Семинарская и святоотеческая православные библиотеки. |
|
2
S. Zac. Kant, les stolciens et le christianisme. — “Revue de metaphysique et de
morale”, 1972, p. 137—165. 3
R. Rochlitz. Esthetique de 1'existence. — Michel Foucault philosophe, p. 290; здесь говорится о “секуляризированном христианском и гуманистическом наследии”. Думаю, будет нелишним еще раз
вкратце изложить мое представление о философии. Я, конечно же, признаю, что
философия с античности до наших дней была и остается теоретической,
“концептуализирующей” деятельностью. Но я убежден и в том, что в античности
избранный философом образ жизни обусловливает и определяет основную
направленность его философского дискурса, и, мне думается, в конечном итоге это
верно в отношении всякой философии. Я отнюдь не утверждаю, что философия
определяется слепым и произвольным выбором, — я просто хочу подчеркнуть
главенство практического разума над разумом теоретическим: философская
рефлексия стимулируется и направляется “тем, что интересует разум”, как говорил
Кант, т.е. выбором некоторого образа жизни. Повторю слова Плотина: “Желание
порождает мышление”1. Но есть своего рода взаимодействие, или взаимное
обусловливание, между волей и умственной активностью, между тем, к чему философ
стремится всем своим духовным существом, тем, что интересует его в самом
глубоком смысле слова, т.е. ответом на вопрос “Как жить?”, и тем, что он
пытается осветить и прояснить посредством рефлексии. Воля и размышление
неразделимы. В философии Нового и Новейшего времени тоже иногда существует
такое взаимодействие, и философские дискурсы можно до некоторой степени
объяснить экзистенциальным выбором, лежащим в их основе. Например, как нам
известно из письма Витгенштейна2, “Логико-философский трактат”, который на
первый взгляд предстает теорией предложения — и действительно является таковой,
— есть в равной мере книга этическая, где “собственно этическое” не высказано,
а показано. Теория предложения разработана затем, чтобы обосновать то молчание,
касающееся этики, которое предусматривалось с самого начала книги. В действительности
автором “Трактата” руководило желание привести читателя к определенному образу
жизни, к определенной позиции, впрочем, совершенно аналогичной экзистенциальным
предпочтениям античной философии3: “Жить в настоящем”, ни о чем не сожалея,
ничего не страшаясь, ни на что не надеясь4. Как мы уже сказали, многие философы
Нового и Новейшего времени, выражаясь словами Канта, остались верны Идее
философии5. Да и, если разобраться, это скорее в школьном преподавании
философии, и особенно ее истории, всегда делался упор на теоретическом,
абстрактном, концептуальном аспекте философии. 1 Плотин. Энн, V, 6 (24), 5, 9. 3 Логико-философский трактат, 6.
4311. Поэтому нам следует настаивать на
определенных методологических императивах. Чтобы понять философские
произведения античности, надо учесть конкретные обстоятельства философской
жизни в эту эпоху; надо уяснить, что подлинная цель античного философа — не
дискурс ради самого дискурса, а духовное воздействие на людей. По существу,
всякое утверждение должно рассматриваться с точки зрения того, какое влияние
оно призвано оказать на душу слушателя или читателя. Ставится ли задача убедить
или утешить, исцелить или побудить — речь идет не о том, чтобы передать готовое
знание, а о том, чтобы образовать дух, т.е. выработать некоторый навык, развить
некоторый habitus, сформировать новую способность суждения и критической
оценки; речь идет о том, чтобы преобразить индивидуума — изменить его способ
бытия, его миросозерцание. Если мы осознаем это, тогда мы уже не станем
удивляться, обнаружив, к примеру, у Платона, Аристотеля или Плотина апории, в
которых запутывается мысль, исправления, повторы, явные противоречия: мы будем
помнить, что их философский дискурс должен не сообщать некое знание, а
образовывать и упражнять. |
Одна из икон дня: Сегодня: |
Наши партнеры: |