Семинарская и святоотеческая православные библиотеки. |
|
Если кто откажется допустить, что
существуют идеи вещей, и не станет определять форму, идею'* каждой вещи в
отдельности, то, не допуская постоянно тождественной себе идеи каждой из существующих
вещей, он не найдет, куда направить свою мысль, и тем самым уничтожит всякую
возможность рассуждения2. ' О диалогах Платона см.
блестящее резюме Л. Бриссона в статье “Платон”, в кн.: L. Jqffro, М. Labrune.
Gradus philosophique. Paris, 1994, p. 610—613. Эта статья и навела меня на
мысли, изложенные на последующих страницах. 2 Парменид, 135 b. Итак, признание Форм есть
необходимое условие всякого диалога, заслуживающего этого названия. Но в таком
случае возникает проблема познания их (ибо они не могут быть познаны
чувственно) и проблема их существования (ибо они не могут быть чувственными
объектами). Это приведет Платона к созданию теории умопостигаемых,
сверхчувственных, форм, что повлечет за собой обсуждение проблем, связанных с
их существованием и их соотношением с чувственными вещами. Философский дискурс
Платона основывается, таким образом, на сознательном предпочтении диалогической
речи и, следовательно, на конкретном, живом опыте устного диалога. Главная тема
этого дискурса — существование не подверженных изменению объектов, т.е.
сверхчувственных Форм, гарантов правильности рассуждения и действия, и,
соответственно, существование в человеке души, которая в большей мере, нежели
тело, обеспечивает тождество индивидуума1. Причем, как явствует из большинства
диалогов, Формы эти — по преимуществу нравственные ценности, лежащие в
основании наших суждений о делах человеческих: речь идет, прежде всего, о том,
чтобы, исследуя меру, присущую всякой вещи, попытаться определить применительно
к жизни отдельного человека и целого государства ту триаду ценностей, что
обнаруживается в диалогах: что есть прекрасное, справедливое, благое2.
Платоновское знание, как и знание сократическое, есть, прежде всего, знание
ценностей. Р. Шерер констатирует: “Сущность
платонизма остается, следовательно, внедискурсивной”3. Под этим он
подразумевает, что платоновский диалог не говорит нам всего: не говорит, что
такое Первообразы, что такое Формы, Разум, Благо, Истина: это невыразимо
средствами языка и не поддается определению. Все это либо постигается чувством,
либо раскрывается в ходе диалога, а помимо того являет себя в стремлении, — но
обо всем этом невозможно что-либо сказать. Сократовско-платоновская
концепция философии имеет основополагающее значение. На протяжении всей истории
античной философии мы будем находить обозначенные нами два полюса философской
активности: с одной стороны, выбор некоторого образа жизни, с другой —
философский дискурс, который, составляя неотъемлемую часть этого образа жизни,
в то же время формулирует его теоретические предпосылки, но в конечном счете
оказывается неспособным выразить самое существенное — для Платона это Формы,
Благо, — т.е. то, что постигается помимо дискурса: через стремление и через
диалог. 2 Эта триада просматривается в
“Евтифроне”, “Критоне”, “Теэтете”, “Политике”, “Пармениде”, “Федре”, “Алкивиаде
I”, “Горгии”, “Государстве”, “Тимее”, “Законах”, VII Письме. 3
R. Schaerer. Op. cit., p. 247 VI. АРИСТОТЕЛЬ И ЕГО ШКОЛА
“Теоретическая” форма жизни Наше привычное представление о
философии Аристотеля, казалось бы, совершенно противоречит главному тезису этой
книги, а именно что философия воспринималась в античности как некий образ
жизни. Действительно, нельзя отрицать неоспоримый факт: Аристотель со всей определенностью утверждает,
что высшее знание — то, к которому стремятся ради него самого, т.е., как можно
было бы заключить, независимо от образа жизни познающего субъекта1. |
Одна из икон дня: Сегодня: |
Наши партнеры: |