Однако в каждом из этих вариантов явно или неявно выражена базовая идея: спасение обусловлено гносисом, который является знанием особого рода, передающимся половым путем. Буквально, спаситель «познает» душу и она принимает в себя дар гносиса – семя высшей природы. Сексуальная (или, в более христианизированном варианте, сельскохозяйственная) терминология подобного рода очень характерна для гностических трактатов. Образ заблудшей души также универсален: в Гимне Наассенов у Ипполита душа, заблудившись и став блудницей, погружается в материю и входит в лабиринт, который уводит ее все дальше от истока всего. Она становится «игрушкой в руках смерти».[442][6] Согласно валентинианам, небесная София, стремящаяся к гносису в своем желании «познать Отца», натыкается на Предел, ограничивающий ее продвижение. На такой метафизический инцест налагается запрет. Далее сюжет развивается аналогично: во время своего блуждания по миру, душа бросается в объятия каждому представителю мужского пола, полагая, что это ее брат, однако все они поступают с нею не по-братски. Все сущности мужского пола, которые «пустили ее по кругу бытия» слишком неродственны ей по природе, и именно это вызывает отторжение, ведет к рождению ублюдков и дальнейшему расколу.[443][7] Напротив, небесный спаситель является ее подлинным братом[444][8], и благодаря этому они достигают полной сексуальной гармонии и преодолевают множественность.[445][9] Вся эта сексуально заряженная мифология целенаправленно изживается в более поздних трудах. Uterus (mh/tra), из которой возникает все сущее, превращается в «чрево Отца». Вместо союза (suzugi/a) Эонов возникает понятие само-родных сущностей (неким таинственным образом порождающих себя). Миф о Софии также трансформируется и удивительным образом превращается в теологию Логоса.[446][10] Прокреативная мифология как фиговым листком прикрывается pietas метафоры. Ортодоксальная христианская теология выбрала именно этот путь. В этом же направлении движется Валентин и его последователи, хотя и сохраняя в общих чертах гностический миф.

3.1. Валентин. Фрагменты из писем и проповедей

Предварительные замечания

Все известные verbatim высказывания Валентина сохранены Климентом, александрийским философом и теологом, младшим современником Валентина. Контекст, в котором эти высказывания возникают, зачастую весьма интересен и помогает понять смысл этих отрывков. Сопоставления Валентина с другими учителями гносиса, которые делает Климент, также весьма важны, поэтому я привожу соответствующие пассажи полностью. Фрагменты и свидетельства о Василиде, Исидоре и Епифане и др. гностиках вынесены в соответствующие разделы. Сами же сравнения Валентина с другими гностиками, столь многочисленные у Климента, являются не бесплатным довеском, но бесценным даром, за который мы должны быть ему благодарны. Эти параллели, если внимательно отнестись к ним, могут сказать больше, чем «последовательные», но поверхностные и враждебные изложения системы Валентина Иринеем или Епифанием.[447][11]

Традиционная последовательность фрагментов Валентина, установленная Вальтером Фёлькером (Walther Völker[448][12]), едва ли удачна, поскольку этот автор просто следует порядку их появления в Строматах. Бентли Лайтон (Bentley Layton[449][13]) представляет фрагменты более систематично, однако он разбивает оригинальные пассажи, игнорируя контекст, в результате чего фрагменты 4 – 5 Völker, которые составляют цельный пассаж и, вероятно, извлечены Климентом из одного и того же источника, приводятся раздельно (как F и D в его нумерации), что неоправданно.