Кроме того, это и условия мягкого климата и плодородной почвы, это, конечно, и географическое расположение в широком измерении, связанное с тем, что город оказывался на пересечении торговых путей между Западом и Востоком, находился в самой сердцевине этих путей. Забегая вперед, можно обратить внимание на то, что Запад, как только он созрел для политической и экономической активности, очень скоро оценил эти достоинства и задолго до того, как КП падет, и даже сравнительно задолго до того, как он утратит свои реальные мощности воздействовать на политическую карту мира, Запад уже в лице итальянских средневековых городов-республик будет осваивать этот регион близ КП, и задолго до того, как КП реально падет, он будет истощен, обескровлен присутствием западной торговли в самом КП, в близлежащих к нему районах: речь идет о венецианцах, генуэссах, пизанцах, которые будут пользоваться большими преимуществами в торговле и неудавшийся на Западе и приходящий к своему концу на Востоке замысел империи как бы выведут или переведут в план торгово-экономических отношений, недаром этот статус, этот строй, который будет установлен торговыми республиками, будет именоваться как колониальная империя (в частности, Венеция).

В 325 году в Византии был заложен камень, а в 330 году город был реально и ритуально основан. Сюда была перенесена столица уже официально. Город был наименован в собственном смысле Новым Римом. КП - это вторичное название, а стела, которая была установлена в новоотстраиваемом городе, свидетельствовала, что это - Новый Рим. В этой связи можно припомнить каноны II и IV Соборов, которые говорят, что КП есть Новый Рим. Так говорили не потому, что теперь к каноническому сознанию приспосабливали административно-политическое достоинство города, чтобы усвоить это самому каноническому сознанию. Нет, на самом деле собственное имя КП-ля есть Новый Рим. Это наименование должно быть прочувствовано и осмыслено в достаточно строгом буквально-мистическом смысле, в смысле мистического реализма, поскольку даже новому сознанию эпохи Реформы в Европе оказалось свойственно оживить некие представления, некие мифологемы, которые в древности были устойчивы и животворны. Имеем ввиду множество городов с прибавкой "New" - новый, главным образом, в США. Переселенцы нового времени, тем самым, мыслили, что они то субстанционально непреходящее, что они связывают с тем или иным городом, как политической, административной, культурной, религиозной, национальной реальностью - всё то, что есть - это реальность града; они эту субстанцию просто переносят в новое пространство и время. Взрыв таких мифотворческих настроений в эту эпоху по-своему очень замечателен. Мормоны находят новое откровение, новые священные тексты и т.д. - это связано, с одной стороны, с этим сдвигом и с невозможностью иначе осмысленно пережить этот страшный по-своему сдвиг в пространстве, во времени и в самой истории, как усвоив новому измерению нечто незыблемое, усвоив некую неразрываемую, неразорванную, а сохраненную связь с истоком, с основанием, а все эти безусловные основания оставались в Европе. Если даже в новое время это было так переживаемо, крайне психологизировано и субъективизировано, в древности же было очень органично представление о том, что всякая подлинно ценностная реальность незыблема. Здесь можно представить всё это в форме платоновских категорий о том, что у всякой реальности есть небесный идеальный архетип. Это можно представлять магичнее, как на Древнем Востоке - что у всякого города есть свой небесный прототип, всякий город есть храм, святилище, взятое в более открытой развернутости к социуму и к истории. Но, всё таки, центр града - сам храм, как центр храма - само Святое Святых.