02.04.99

Преемники императора Константина Великого, несмотря на то, что в одном из эдиктов Констанция имеется ссылка на распоряжение Константина Великого против язычников, в целом преемники императора дают нам пример гораздо более радикального отношения к язычеству, которое, в свою очередь, подготавливает оформления господствующего, исключительного положения христианства в империи как религии государственной.

Но надо обратить внимание, что попытки законодательным образом изменить соотношение религиозных сил в империи не были результативны безусловно, они были достаточно противоречивы уже во времена преемников императора Константина, в том смысле, что всегда наталкивались на реальную мощь язычников и достаточно глубокую укорененность государственно-политической системы в связь с язычеством. С одной стороны, в этой связи император Констанций запрещал языческий культ почти без изъятия, а с другой, он продолжает платить жалованье жрецам, чем подтверждает их легитимное положение в империи. Это естественно-историческое противоречие, которое ещё долго не будет изжито. Наиболее отдаленный и никогда до конца не преодоленный рецидив такого положения вещей состоит в том, что, вытесняя язычество, римско-византийские императоры возводят на его же место христианство. Такая тенденция и историческая инерция существовала, и в этом - вся трудность, потому что мы обратили внимание на то, что христианство по сути, сохраняя идентичность себе самому, по своей природе не могло исчерпывающе вписаться в старую структуру, зиждущуюся на представлении принципиальной однородности религиозного и политического. Христианство же самым явлением своим в истории обнаруживает принципиальную нетождественность Божьего и кесарева, религиозного и политического. Это евангельское, самим Спасителем указанное различение не может быть проигнорировано, но тенденция к тому, чтобы его смягчить, а с другой стороны, оправданное желание и стремление так преобразить кесарево, чтобы оно, насколько это возможно, сообразовалось, соотносилось с Божьим, та и другая тенденция, иногда одна переходя в другую, присутствовали во всей византийской истории. В этом и сложность этой истории взаимоотношения Церкви и государства в Византии: с одной стороны, был чисто языческий соблазн помыслить, пережить и осуществить политическое и религиозное как вещи однородные, и это соблазн языческий по существу, имперский в чистом виде, с другой стороны, и христианское задание для власти состояло в том, чтобы исправлять, изглаждать пути к сообразию, сближению собственно человеческого, общественного, политического и Божьего, во всяком случае, устроять политическое таким образом, чтобы оно максимально содействовало реализации Божьего замысла о человеке, и это было задание, от которого отвернуться означало бы изменить именно Божьему призванию к тому, чтобы царственность также отображала некоторым образом Божье Царство.

Это задание, которое могло приобрести форму соблазна, наиболее последовательно претворяется в жизнь в царствование императора Феодосия Великого. С его именем мы можем и должны связывать реализацию перерастания, возведения христианства статус государственной, господствующей религией, по отношению которой все другие просто лишаются права на законное существование. Эта деятельность по усвоению христианской Церкви государственного положения осуществляется и в канун, и во время, и в первое десятилетие после II Вселенского Собора, т.е. при жизни и в царствование императора Феодосия Великого, который в 380 году прибывает на Восток после гибели императора Валента, покровительствовавшего арианам, и сразу встречается с очень сложной ситуацией, которая на ту пору имела место в христианской Церкви, связанной с засильем арианской ереси в Восточной Церкви да и достаточно активным и жизнеспособным язычеством.