Вот полный текст преамбулы, в которой выражена так называемая в самой новелле теория симфони,и - некоего благого согласия священства и царства. Некоторые исследователи склоняются к тому, что здесь нужно особо подчеркнуть, что священство и царство мыслятся внутри Церкви как общей форме бытия (священной форме бытия, восходящей непосредственным образом не только к Божьему благословению, но и к Божьему учреждению), и в то же время наиболее конкретной форме бытия и для священства, и для царства.

Если согласиться с этой точкой зрения, то в этом контексте особую напряженность и особый риск приобретает эта симфони,я как идеал, а она именно есть идеал, есть цель, стало быть возможны и уклонения от этой цели, возможен срыв от намеченного пути согласования. Она приобретает бо,льшую напряженность, чем если бы они были изолированными как бы исчерпывающе, изолированными, как их мыслит современное политико-юридическое сознание большей частью - отделение Церкви от государство исходит от разнородности этих двух начал. Они здесь мыслятся именно как два начала, в отличие от того, что в новелле Юстиниана они мыслятся как две власти, восходящие к одному и тому же началу. Это самый напряженный, выразительный и ключевой момент новеллы: та и другая власть, та и другая деятельность восходит к одному и тому же началу. В новом сознании это разные начала как таковые, они восходят сами к себе: начало власти религиозной к себе самой как к своему собственному источнику, начало власти светской, государственной также восходит к себе, как к своему источнику. Тогда теоретически (может быть и практически) проще - разные власти, они имеют свою область деятельности, и никакой области сближения, тем более никакого переплетения между ними быть не может и не должно - забота закона и корректных представителей этой власти состоит только в том, чтобы сохранить эту независимость, которая сама по себе мыслится как нечто наиболее плодотворно для одной власти и другой власти.

Здесь же другое. Власть светская и религиозная восходят к божественному началу, что видно с самого начала новеллы: "величайшие дары Божии". Значит, власть та и другая восходят к началу дара Божия, восходят к Богу как подлинному началу всякого бытия, и такому началу, которое ради осуществления Своего промысла осуществляет, устанавливает две этих деятельности, две этих власти, и та, и другая по-своему содействует осуществлению одного и того же промысла. Здесь одинаково важно, что это дар, и это дар божественный. Всё, что от Бога, есть дар, это не принадлежит человеку как его собственность, и никак ни онтологически, ни юридически, ни как-либо ещё не может быть оформляема и реализуема в качестве собственности - только как дар, потому что не принадлежит естеству человеческому как нечто изнутри его самого ему присущее. Вот онтология дара. Это дар, потому что Бог не вынуждаем изнутри своей природы предлагать человеческому началу что-либо, это именно дар.

Раз это так, то важно подчеркнуть, что связь той и другой деятельности с божественным началом приобретает безусловно напряженный, динамичный характер, который нам надо припомнить всё то, что мы говорили о власти императора, понимаемой и опознаваемой обращенным в христианство носителем этой власти, прежде всего Константином Великим. Т.е. отношение к божественному началу как наиболее адекватное может быть одно - деятельность служения, связанная с аскезой, она ориентирована аскетико-эсхатологично в том простом смысле, что она - за пределами человеческого естества по своему истоку. Человек осуществляет эту власть и усвояет её. Парадокс состоит в том, что, хотя она есть дар, нечто иноприродное человеку, человек призван её усвоить, освоить, воспринять как бы изнутри своей собственной деятельности, ею пропитать всю свою деятельность, стало быть реализовать изнутри всей своей деятельности, а не просто механически - ибо последнее не соответствует её собственной природе. В этом смысле она эсхатологична, т.е. находится за границами человеческой природы, и иначе как переживая её в её эсхатологическом происхождении, её нельзя осуществить адекватно её природе. Т.е. её нельзя осуществить до конца в конечном счете ни юридически, ни магически, ни как-либо ещё, кроме как латрически, т.е. служебно, служа как служит Богу человеку. Наиболее емкий и рельефный образ этого служения являет собой монашество, аскеза в исторически наиболее ярко закрепленном образе её осуществления - в монашеском образе.