Этот документ имеет вероучительный статус. Он был составлен специальной
синодальной комиссией во главе с архиепископом Сергием (Страгородским) и
опубликован в "Церковных ведомостях" 18 мая 1913 года. С тех пор это послание,
представляющее собой богословский анализ учения "имябожников" и дающее ему
строгую и полную официальную оценку от лица Священноначалия Русской Церкви,
нигде не публиковалось. Для понимания проблемы имяславия-имябожия данное
послание имеет первостепенную важность. Кроме того, в церковно-каноническом
смысле один этот документ имеет больший вес, нежели многие философские работы, в
которых развивается "богословие имени Божия". Текст послания публикуется
полностью.

Появившееся в последнее время и смутившее многих православных, монахов и мирян
учение схимонаха Илариона о сладчайшем Имени Господнем Иисус было предметом
тщательного рассмотрения в Святейшем Синоде. Для достижения возможного
беспристрастия, Святейший Синод выслушал три доклада, составленные отдельно один
от другого, и, по достаточном обсуждении, единогласно присоединился к
окончательным выводам этих докладов, тем более что эти выводы вполне совпадают и
с суждениями греческих богословов с острова Халки, и с решением Святейшего
Вселенского патриарха и его синода. Не входя здесь в подробное изложение
новоявленного учения и всех доказательств его неправославия (желающие могут
прочитать эти подробности в прилагаемых докладах), Святейший Синод находит
достаточным указать здесь лишь самое главное и существенное, с одной стороны, в
учении о. Илариона, какъ оно изложено в книге "На горах Кавказа", а с другой, в
мудрованиях его Афонскихъ последователей, как эти мудрования выражены в
"Апологии" иеросхимонаха Антония (Булатовича) и в разных воззваниях и листках,
рассылаемых с Афона (некоторые от имени "Союза Архангела Михаила").

Что касается, прежде всего, книги "На горах Кавказа", то она нашла себе довольно
широкое распространение среди монашествующих и встречена была сочувственно; и не
удивительно: она имеет своим предметом самое драгоценное сокровище подвижников
"умного делания"; она утверждает необходимость этого делания, иногда
пренебрегаемого современным монашеством; она дает ясное выражение многому, что
переживалось самими подвижниками на опыте, но в виде неясных предощущений и
догадок. Беспристрастно судить о такой желанной книге, тем более осудить ее,
заметив ее недостатки, было нелегко; всякого должна была связывать боязнь, как
бы, осуждая недостатки книги, не набросить какую-либо тень и на самые святые
истины, в защиту которых она выступила. При всем том, с первого же своего
издания книга эта многим опытным в духовной жизни показалась сомнительной.
Святейшему Синоду известна, напр., одна из знаменитых наших северных обителей,
где чтение книги "На горах Кавказа" было запрещено старцами. В чем же ошибка о.
Илариона? В том, что, не довольствуясь описанием умного делания, его духовных
плодов, его необходимости для спасения и проч., о. Иларион поддался искушению
дать свое как бы философское объяснение, почему так спасительна молитва
Иисусова, и, позабыв руководство св. Церкви, заблудился в своих измышлениях,
выдумал, как он сам говорит, "догмат", не встречавшийся раньше нигде и
приводящий не к возвеличению сладчайшего Имени Иисус и не к вящему утверждению
умного делания (каково было, думаем, намерение о. Илариона), а совершенно
наоборот.

В самом деле, спросим себя, что есть молитва Иисусова, по разуму святой
Православной Церкви? Она есть призывание Господа Иисуса Христа. Как иерихонский
слепец взывал: Иисусе, сыне Давидов, помилуй мя, и не переставал взывать, не
смотря ни на что, пока Господь не внял его мольбам (Господи, да прозрю и пр.),
так и подвижник умного делания с верою несомненною, со смирением и постоянным
очищением сердца, непрестанно взывает Господу Иисусу, чтобы Он пришел и дал
вкусить и видеть, яко благ Господь. Из св. Евангелия мы знаем, что Бог не
оставляет избранных Своих, вопиющих к Heмy день и нощь (Лук. ХVШ, 7), что Он
дает им Свою благодать, что Он (с Отцом и Духом) приходить и обитель у таких
людей творит для Себя. А где благодать Святого Духа, там и плоды Духа; "где Бог,
там и вся благая", как говорил один подвижник; там царство Божие. Вот в чем
источник и причина и все объяснение тех высоких, сладостных состояний, которые
свойственны высшим степеням умного делания и которые захватывают не только душу,
но выражаются и в телесной жизни человека: они - дар Источника всяких благ в
ответ на наше прoшениe, и дар совершенно свободный, объясняемый только благостью
Дающего, Который волен и дать и не дать, увеличить или уменьшить и совсем отнять
Свои дары. Но это столь естественное, столь утешительное, так возбуждающее в нас
любовь ко Благому Господу объяснение показалось о. Илариону и его последователям
недостаточным, и они решили заменить его своим: молитва Иисусова будто бы
спасительна потому, что самое Имя Иисус спасительно, - в нем, как и в прочих
именах Божиих, нераздельно присутствует Бог. Но, говоря так, они, должно быть, и
не подозревают, к каким ужасным выводам неминуемо ведет такое учение. Ведь, если
оно право, тогда, стало быть, и несознательное повторение Имени Божия действенно
(о. Булатовичъ так и говорит на стр. 89 своей "Апологии": "Хотя и не сознательно
призовешь Имя Господа Иисуса, все-таки будешь иметь Его во Имени Своем и со
всеми Его Божественными свойствами, как книгу со всем, что в ней написано, и
хотя призовешь Его как человека, но все-таки будешь иметь во Имени "Иисус" и
всего Бога". Но это противоречит прямым словам Господа: Не всяк глаголяй Ми:
Господи, Господи и пр. Если бы новое учение было право, тогда можно было бы
творить чудеса Именем Христовым и не веруя во Христа, а Господь объяснял
апостолам, что они не изгнали беса за неверствие их (Матф. XVII, 20). Непонятны,
при объяснении о. Илариона и его последователей, события, подобные описанному в
Деян. XIX, 14. Главное же, допускать (вместе с о. Булатовичем), что "самым
звукам и буквам Имени Божия присуща благодать Божия" (стр. 188) или (что в
сущности то же самое) что Бог нераздельно присущ Своему Имени, значит, в конце
концов, ставить Бога в какую-то зависимость от человека, даже более: признавать
прямо Его находящимся как бы в распоряжении человека. Стоит только человеку
(хотя бы и без веры, хотя бы бессознательно) произнести Имя Божие, и Бог как бы
вынужден быть Своею благодатию с этим человеком и творить свойственное Ему. Но
это уже богохульство! Это есть магическое суеверие, которое давно осуждено св.
Церковью. Конечно, и о. Иларион, и все его единомышленники с ужасом отвернутся
от такого хуления, но если они его не хотят, то должны усомниться в самом своем
"догмате", который необходимо приводит к такому концу.

Не менее опасными выводами грозит новое учение и для самого подвижничества, для
самого "умного делания". Если благодать Божия присуща уже самым звукам и буквам
Божия Имени, если самое Имя, нами произносимое, или идея, нами держимая в уме,
есть Бог: тогда на первое место в умном делании выдвигается уже не призывание
Господа, не возношение к Нему нашего сердца и ума (зачем призывать Того, Кого я
почти насильно держу уже в своем сердце или уме?), а скорее самое повторение
слов молитвы, механическое вращение ее в уме или на языке. Иной же неопытный
подвижник и совсем позабудет, что эта молитва есть обращение к Кому-то; и будет
довольствоваться одной механикой повторения, и будет ждать от такого мертвого
повторения тех плодов; какие дает только истинная молитва Иисусова; не получая
же их, или впадет в уныние, или начнет их искуственно воспроизводить в себе и
принимать это самодельное разгорячение за действие благодати, другими словами,
впадет в прелесть. Едва ли о. Иларион пожелает кому-либо такой участи...

Последователи о. Илариона, писавшие "Апологию" и воззвания с Афона, считают себя
продолжателями св. Григория Паламы, а противников своих - варлаамитами. Но это -
явное недоразумение: сходство между учением св. Григория и этим новым учением
только внешнее и, притом, кажущееся. Именно, св. Григорий учил прилагать
название "Божество" не только к существу Божию, но и к Его "энергии" или
энергиям, т. е. Божественным свойствам: премудрости, благости, всеведению,
всемогуществу и проч., которыми Бог открывает Себя вовне, и, таким образом, учил
употреблять слово "Божество" несколько в более широком смысле, чем обыкновенно.
В этом многоразличном употреблении слова и состоит все сходство учения св.
Григория с новым учением, по существу же между ними различие полное. Прежде
всего, святитель нигде не называет энергий "Богом", а учит называть их
"Божеством" (не Фeoc, а Феотис). Различие же между этими названиями легко видеть
из такого примера. Говорится: "Христос на Фаворе явил Свое Божество", но никто
не скажет: "Христос на Фаворе явил Своего Бога": это была бы или бессмыслица или
хула. Слово "Бог" указывает на Личность; "Божество" же на свойство, качество, на
природу. Таким образом, если и признать Имя Божие Его энергией, то и тогда можно
назвать его только Божеством, а не Богом, тем более не "Богом Самим", как делают
новые учители. Потом, святитель нигде не учил смешивать энергий Божиих с тем,
что эти энергии производят в тварном мире, - действия с плодами этого действия.
Напр., апостолы видели на Фаворе славу Божию и слышали глас Божий. О них можно
сказать, что они слышали и созерцали Божество. Сошедши с горы, апостолы
запомнили бывшее с ними и потом рассказывали другим, передавали все слова,
слышанные ими. Можно ли сказать, что они передавали другим Божество? Был ли их
рассказ энергией Божией? Конечно, нет: он был только плодом Божией энергии,
плодом ее действия в тварном мире. Между тем, новые учители явно смешивают
энергию Божию с ее плодами, когда называют Божеством и даже Самим Богом и Имена
Божии, и всякое слово Божие, и даже церковные молитвословия, т. е. не только
слово, сказанное Богом, но и все наши слова о Боге, "слова, коими мы именуем
Бога", как пишется в возражениях на "Акт о исповедании веры" Пантелеймоновского
монастыря (в скобках, среди слов св. Симеона Нового Богослова). Но ведь это уже
обоготворение твари, пантеизм, считающий все существующее за Бога. Справедливо
на эту именно опасность указано в отзыве богословов Халкинской греческой школы.
В этом смешении твари и Божества скорее можно усмотреть сходство не с св.
Паламой, а именно с Варлаамом и его последователями, которых св. отец обличал,
междy прочим, и за допущение как бы двух родов Божества: созданного и не
созданного (см. у Преосв. Порфирия. - История Афона. Т. III, стр. 748).

В защиту своего мудрования "Апология" и другие единомышленные ей писания
приводят немало мест из Слова Божия и творений св. отец. Но не даром о. Иларион
признавался духовнику, что положение его нового догмата "не встречается нигде":
приводимые места не доказывают мысли приверженцев этого догмата, как это
подробно указывается в прилагаемых при сем докладах. Выражения "имя Твое", "имя
Господне" и подобные на языке священных писателей (а за ними и у отцов Церкви и
в церковных песнопениях и молитвах) суть просто описательные выражения,
подобные: "слава Господня", "очи, уши, pуце Господни" или, о человеке, "душа
моя". Было бы крайне ошибочно понимать все такие выражения буквально и
приписывать Господу очи или уши или считать душу отдельно от человека. Также
мало оснований и в первых выражениях видеть следы какого-то особого учения об
Именах Божиих, обожествления Имен Божиих: они значат просто: "Ты" или "Господь".
Весьма многие места Св. Писания, кроме того, перетолковываются приверженцами
нового догмата совершенно произвольно, так что справедливо было бы им напомнить
анафематствование на "пытающихся перетолковывать и превращать ясно сказанное
благодатию Святаго Духа" (Триодь Греческая, стр. 149), каковое анафематствование
они сами приводят в воззвании Союза Архангела Михаила (пункт 6). В прилагаемых
докладах указаны примеры таких перетолкований, здесь же достаточно одного. В
возражениях на "Акт о исповедании" пантелеймоновцев приводятся слова Симеона
Нового Богослова: "Слова человеческие текучи и пусты, слово же Божие - живо и
действенно". Где же здесь речь об Имени Божием, спросит кто-либо. Здесь речь или
о творческом слове Божием (напр., да будет свет, и бысть свет и под.), или же о
предвечном рождении Сына Божия - Бога Слова. Составитель же "возражения" просто
после "слово же Божие" подставил от себя в скобках: "т. е. слова, коими мы
именуем Бога", - и получил, чего хотел, забывая, что слов, исходящих из уст
человеческих, хотя бы и о Боге, нельзя приравнивать к словам, исходящим из уст
Божиих.

С особою силою приверженцы нового догмата ссылаются на почившего о. Иоанна
Кронштадтского в доказательство своего учения. Но удивительно: сочинения
почившего распространены широко, читали их, можно сказать, все, почему же до сих
пор никто не заметил в этих сочинениях такого учения, кроме о. Илариона и его
последователей? Уже это одно заставляет усомниться в правильности ссылок на о.
Иоанна. Вчитавшись же в слова о. Иоанна, всякий может убедиться, что о. Иоанн
говорит только о том, свойственном нашему сознанию явлении, что мы при молитве,
при произношении Имени Божия в сердце, в частности, при молитве Иисусовой, не
отделяем в своем сознании Его Самого от произносимого Имени, Имя и Сам Бог в
молитве для нас тождественны. О. Иоанн советует и не отделять их, не стараться
при молитве представлять Бога отдельно от Имени и вне его. И этот совет для
молитвенника вполне необходим и понятен: если мы, так сказать, заключим Бога в
Имя Его, нами устно или только мысленно, в сердце произносимое, мы освободимся
от опасности придавать Богу, при обращении к Нему, какой-нибудь чувственный
образ, от чего предостерегают все законоположители невидимой брани. Имя Божие во
время молитвы для нас и должно как бы сливаться, отождествляться с Богом до
нераздельности. Недаром и о. Иларион сначала говорит, что Имя Божие для
молящегося не прямо "Бог", а только "как бы Бог". Но это только в молитве, в
нашем сердце, и зависит это только от узости нашего сознания, от нашей
ограниченности, а совсем не от того, чтобы и вне нашего сознания Имя Божие было
тождественно с Богом, было Божеством. Поэтому о. Иоанн, хотя подобно другим
церковным писателям и упоминает об особой силе, чудодейственности Имени Божия,
однако, ясно дает понять, что эта сила не в самом Имени как таковом, а в
призывании Господа, Который, или благодать Которого, и действует. Напр., мы
читаем в сочинении "Моя жизнь во Христе" (т.IV, стр. 30. Издаше 2-е,
исправленное автором, - Спб. 1893 г.): "Везде - всемогущий творческий дух
Господа нашего Иисуса Христа, и везде Он может даже не сущая нарицати яко сущая
(Аз с вами есмь... Матф. XXVIII, 20). А чтобы маловерное сердце не помыслило,
что крест или имя Христово действуют сами по себе, эти же крест и имя Христово
не производят чуда, когда я не увижу сердечными очами или верою Христа Господа и
не поверю от сердца во все то, что Он совершил нашего ради спасения". Эти слова
совсем не мирятся с новым догматом о. Илариона и о. Антония Булатовича, будто
"Имя Иисус всесильно творить чудеса вследствие присутствия в нем Божества" (4-й
пункт воззвания Союза Михаила Архангела), а напротив подтверждают то, что
говорили и писали против такого учения о. Хрисанф и др., т. е., что Имя Божие
чудодействует лишь под условием веры, другими словами, когда человек, произнося
его, не от произношения ждет чуда, а призывает Господа, Которого имя означает, и
Господь по вере этого человека творит чудо. Это же непременное условие чуда
указывает в Евангелии и Господь (Если будете иметь веpy и не усумнитесь... Матф.
XXI, 21; ХVП, 20 и др.). Тем же объясняет исцеление хромого и апостол Петр в
Деян. III, 16: ради веры во имя Его, имя Eго укрепило сего... и вера, которая от
Него, даровала ему исцеление.

Неправда нового догмата изобличается, наконец, и теми выводами, какие делают из
него его приверженцы, в частности, о. Булатович в своей "Апологии". По нему
выходит, что и иконы, и крестное знамение, и самые таинства церковные действенны
только потому, что на них или при совершении их изображается или произносится
Имя Божие. Нельзя без крайнего смущения читать XII главу "Апологии" (стр. 172-
186), где о. Булатовичъ дает из своего нового догмата объяснение Божественной
литургии. До сих пор Церковь Святая нас учила, что хлеб и вино становятся Телом
и Кровию Господними потому, что Бог, по молитвам и вере (не самого, конечно,
священника или кого-либо из предстоящих, а) Церкви Христовой "ниспосылает Духа
Своего Святого и творит хлеб - Телом, а вино - Кровью Христа Своего"... Отец же
Булатович в "Апологии" пишет, что таинство совершается "именно силою
произнесения Имени Божия", т.е. будто бы просто потому, что над хлебом и вином
произнесены слова "Дух Святый", "Имя Святаго Духа" и совершено крестное знамение
с именословным перстосложением (стр. 183-184). А так как над Дарами и раньше
произносятся, и не раз, Имена Божии, то о. Булатович и мудрствует, что еще во
время проскомидии, "с момента" прободения агнца, "агнец и вино в чаше есть
всесвятейшая святыня, освященная исповеданием Имени Иисусова, есть Сам Иисус по
благодати, но еще не по существу" (стр. 174). В таком случае почему же
Православная Церковь в свое время осудила так называемых хлебопоклонников,
совершавших поклонение пред св. Дарами до их пресуществления? Наконец, если бы
при совершении таинств все дело заключалось в произнесении известных слов и
исполнении известных внешних действий, то ведь эти слова может проговорить и
действия исполнить не только священник, но и мирянин, и даже нехристианин.
Неужели о. Булатович готов допустить, что и при таком совершителе таинство
совершится? Зачем же тогда нам и законная иepapхия? Правда, в прологах и
подобных книгах встречаются рассказы о таинствах, совершившихся и без законного
совершителя, когда произносились (иногда даже в шутку и в игре) установленные
слова. Но все такие рассказы свидетельствуют или о том, что Бог иногда
открывается и не вопрошавшим о Нем (Ис. LXV, 1), как, напр., апостолу Павлу, или
же о том, что церковных таинств нельзя делать предметом глумления или игры: Бог
может наказать за это. Но, во всяком случае, такие рассказы не подрывают
Богоустановленного церковного чина. Так от неправого начала о. Булатович
неизбежно приходит и к неправым следствиям, в свою очередь обличающим неправоту
начала.

На основании всего вышеизложенного, Святейший Синод вполне присоединяется к
решению Святейшего патриарха и священного синода великой Константинопольской
Церкви, осудившего новое учение, "как богохульное и еретическое", и со своей
стороны умоляет всех, увлекшихся этим учением, оставить ошибочное мудрование и
смиренно покориться голосу Матери-Церкви, которая одна на земле есть столп и
утверждение истины и вне которой нет спасения. Она, невеста Xристова, больше
всех знает, как любить и почитать своего Небесного Жениха; она больше всех
лобызает сладчайшее Имя Иисусово и прочие Имена Божии; но она не позволяет
своему почитанию простираться далее должного, не позволяет недальновидным
человеческим нашим догадкам и ограниченному нашему чувству становиться выше и
как бы поправлять истину, открытую Ей Христом.

Православное же мудрование об Именах Божиих таково:

1. Имя Божие свято, и достопоклоняемо, и вожделенно, потому что оно служит для
нас словесным обозначением самого превожделенного и святейшего Существа - Бога,
Источника всяких благ. Имя это божественно, потому что открыто нам Богом,
говорит нам о Боге, возносит наш ум к Богу и пр. В молитве (особенно Иисусовой)
Имя Божие и Сам Бог сознаются нами нераздельно, как бы отождествляются, даже не
могут и не должны быть отделены и противопоставлены одно другому; но это только
в молитве и только для нашего сердца, в богословствовании же, как и на деле, Имя
Божие есть только имя, а не Сам Бог и не Его свойство, название предмета, а не
сам предмет, и потому не может быть признано или называемо ни Богом, что было бы
бессмысленно и богохульно), ни Божеством, потому что оно не есть и энергия
Божия.

2. Имя Божие, когда произносится в молитва с верою, может творить и чудеса, но
не само собою, не вследствие некоей навсегда как бы заключенной в нем или к нему
прикрепленной Божественной силы, которая бы действовала уже механически, - а
так, что Господь, видя веру нашу (Матф. IX, 2) и в силу Своего неложного
oбещания, посылает Свою благодать и ею совершает чудо.

3. В частности, святые таинства совершаются не по вере совершающего, не по вере
приемлющего, но и не в силу произнесения или изображения Имени Божия; а по
молитве и вере св. Церкви, от лица которой они совершаются, и в силу данного ей
Господом обетования.

Такова вера православная, вера отеческая и апостольская.

Теперь же Святейший Синод приглашает настоятелей и старшую братию находящихся в
Poccии честных обителей, по прочтении сего послания, отслужить соборне в
присутствии всего братства молебен об обращении заблудших, положенный в неделю
Православия. Затем, если среди братства есть инакомыслящие и были споры и
разделения, инакомыслящие должны выразить свое подчинение голосу Церкви и
обещание впредь от произвольных мудрований воздерживаться и никого ими не
соблазнять; все же должны от сердца простить друг другу, что каждый в пылу спора
сказал или сделал другому оскорбительного, и жить в мире, содевая свое спасение.
Книгу же "На горах Кавказа", как дающую основания к неправым мудрованиям,
"Апологию" о. Булатовича и все прочие книги и листки, написанные в защиту
новоизмышленного учения, объявить осужденными Церковию, из обращения cpeди
братии монастыря изъять и чтение их воспретить. Ecли же будут и после сего
упорствующие приверженцы осужденного учения, то, немедленно устранив от
священнослужения тех из таковых, которые имеют посвящение, всех упорствующих, по
увещании, предать установленному церковному суду, который, при дальнейшем их
упорстве и нераскаянности, лишит их сана и монашества, чтобы дурные овцы не
портили всего стада. В особенности же Святейший Синод умоляет смириться самого
о. схимонаха Илариона, иеросхимонаха Антония и прочих главных защитников нового
учения: если до сих пор, защищая свои мнения, они могли думать, что защищают
истину церковную, и могли прилагать к себе слова апостола о покрытии множества
грехов (Иак. V, 20), то теперь, когда высказались и Константинопольская и
Российская церковная власть, их дальнейшее настаивание на своем будет уже
противоборством истине и навлечет на них грозное cлово Господне: Кто соблазнит
единаго малых сих верующих в Мя, уне есть ему, да обесится жернов осельский на
выи его, и потонет в пучине морстей (Матф. ХVШ, 6). Но сего да не будет ни с
ними, ни с кем другим, но да будет со всеми благодать Господа нашего Иисуса
Христа, и любовь Бога и Отца, и причастие Святого Духа. Аминь.