|
|
Блажен человек, который познает немощь свою, потому
что ведение сие делается для него основанием, корнем и началом всякой
благостыни. Как скоро дознает кто и действительно ощутит немощь свою,
воздвигает душу свою из расслабления, омрачающего ведение, и запасается
осторожностию. Но никто не может ощутить немощь свою, если не будет
попущено на него хотя малого искушения тем, что утомляет или тело, или
душу. Тогда, сравнив свою немощь с Божиею помощию, тотчас познает ее
величие. И также, когда рассмотрит множество принятых им мер,
осторожность, воздержание, покров и ограждение души своей, в чем
надеялся он найти безопасность ее, и не обретает, даже и сердце его, от
страха и трепета, не имеет тишины, - пусть поймет и познает тогда, что
этот страх сердца его обнаруживает и показывает непременную потребность
для него иного некоего помощника. Ибо сердце страхом, поражающим его и
борющимся внутри его, свидетельствует и дает знать о недостатке чего-то;
а сим обличается, что не может оно жить в безопасности, потому что, как
сказано, спасает Божия помощь. Но кто познал, что имеет нужду в Божией
помощи, тот совершает много молитв. И в какой мере умножает их, в такой
смиряется сердце. Ибо всякий молящийся и просящий не может не смириться.
Сердце же сокрушенно и смиренно Бог не уничижит
(Пс.50:19). Поэтому сердце, пока не смирится, не может престать от
парения; смирение же собирает его воедино.
Как скоро человек смирится, немедленно окружает его
милость. И тогда сердце ощущает Божественную помощь, потому что обретает
возбуждающуюся в нем некую силу уверенности. Когда же человек ощутит,
что Божественная помощь действительно вспомоществует ему, тогда сердце
его мгновенно исполняется веры. Из сего уразумевает он, что молитва есть
прибежище ищущим помощи, источник спасения, сокровище упования,
пристань, спасающая от треволнения, свет пребывающим во тьме, опора
немощных, покров во время искушений, пособие в решительную минуту
болезни, щит избавления во брани, стрела, изощренная на врагов, и просто
сказать: открывается ему, что все множество сих благ делается доступным
для него молитвою; и отныне услаждается уже он молитвою веры. Сердце его
делается светлым от упования, и никак не остается в прежнем ослеплении,
при простом вещании уст. Но когда уразумеет сие таким образом, тогда
приобретет в душе молитву, подобную сокровищу, и от великого веселия вид
молитвы своей изменит в благодарственные гласы. И вот слово, изреченное
Тем, Кто каждой вещи определил собственный ее образ: "Молитва есть
радость, воссылающая благодарение". Разумел же Он сию молитву,
совершаемую в ведении Бога, то есть посылаемую от Бога, потому что не с
трудом и утомлением молится тогда человек, какова всякая иная молитва,
какою молится человек до ощущения сей благодати, но с сердечною радостию
и удивлением непрестанно источает благодарственные движения, при
неисчислимых коленопреклонениях, - и от множества возбуждений к ведению,
удивлению и изумлению пред благодатию Божиею внезапно возвышает глас
свой, песнословя и прославляя Бога, воссылает благодарение Ему и в
крайнем изумлении приводит в движение язык свой.
Кто достиг сюда действительно, а не мечтательно,
самым делом положил в себе многие признаки и по долгом самоиспытании
узнал многие особенности, тот знает, что говорю, потому что не противно
сие истине. И отныне да престанет помышлять суетное, да пребывает
неотступно пред Богом в непрестанной молитве с боязнию и страхом, чтобы
не лишиться великой Божией помощи.
Все сии блага рождаются человеку от познания
собственной немощи. Ибо по великому желанию помощи Божией приближается
он к Богу, пребывая в молитве. И в какой мере приближается он к Богу
намерением своим, в такой и Бог приближается к нему дарованиями Своими и
не отъемлет у него благодати за великое его смирение и потому что, как
вдова пред судиею, неотступно вопиет защитить от соперника. Поэтому же
щедролюбный Бог удерживает от него дары благодати, чтобы служило сие для
человека причиною приближаться к Богу и чтобы ради потребности своей
человек неотлучно пребывал пред Источающим служащее на пользу. И
некоторые прошения его Бог исполняет скоро, именно же те, без которых
никто не может спастись, а другие медлит исполнить. И в иных
обстоятельствах отражает от него и рассевает палящую силу врага, а в
других попускает впадать в искушение, чтобы это испытание, как уже
сказал я, служило для него причиною приблизиться к Богу и чтобы научился
он и имел опытность в искушениях. И вот слово Писания: Господь оставил
многие народы, не истребил их и не предал в руки Иисуса сына Навина,
чтобы наставить ими сынов Израилевых и чтобы колена сынов Израилевых
вняли их урокам и научились брани (Суд.3:1,2). Ибо у праведника, не
познавшего своей немощи, дела его как бы на острие бритвы, и вовсе
недалек он от падения и от тлетворного льва, разумею же демона гордыни.
И еще, кто не знает своей немощи, тому недостает смирения; а кому
недостает его, тот не достиг до совершенства; и не достигший до оного
всегда бывает в страхе, потому что град его не утвержден на столпах
железных и на прагах медных, то есть на смирении. Смирение же не иначе
может кто приобрести, как теми способами, какими обыкновенно
приобретается сердце сокрушенное и уничиженные о себе помышления.
Посему-то и враг нередко отыскивает себе след к тому, чем совратить
человека. Ибо без смирения не может быть совершено дело человека, и к
рукописанию свободы его не приложена еще печать Духа, лучше же сказать,
доныне он раб и дело его не свободно от страха, потому что никому не
исправить дела своего без смирения и не научиться без искушений, а без
обучения никто не достигает смирения.
Посему-то Господь оставляет святым причины к смирению
и к сокрушению сердца в усильной молитве, чтобы любящие Его приближались
к Нему посредством смирения. И нередко устрашает их страстями их
естества и поползновениями срамных и нечистых помышлений, а часто
укоризнами, оскорблениями и заушениями от людей, иногда же болезнями и
недугами телесными, и в другое время нищетою и скудостию необходимых
потребностей, то мучительностию сильного страха, оставлением, явною
бранию диавола, чем обыкновенно устрашает их, то разными страшными
происшествиями. И все это бывает для того, чтобы иметь им причины к
смирению и чтобы не впасть им в усыпление нерадения или по тем
обстоятельствам, в каких находится недугующий подвижник, или по причине
будущего страха. Посему искушения по необходимости полезны людям. Но
говорю сие не в том смысле, будто бы человеку следует добровольно
расслаблять себя срамными помыслами, чтобы памятование о них служило для
него поводом к смирению, и будто бы должен он стараться впадать в другие
искушения; но в том смысле, что следует ему в благом делании во всякое
время трезвиться, соблюдать душу свою и рассуждать, что он - тварь, и
потому подлежит изменению. Ибо всякая тварь в защиту себе требует Божией
силы, и всякий, кто требует защиты от другого, обнаруживает тем
естественную немощь. А кто познал немощь свою, тому по необходимости
потребно смиряться, чтобы потребное для себя получить от Могущего дать
сие. И если бы изначала знал и видел он немощь свою, то не вознерадел
бы. И если бы не вознерадел, то и не впал бы в сон, и для пробуждения
своего не был бы предан в руки оскорбляющих его.
Наконец, шествующему путем Божиим надлежит
благодарить Бога за все приключающееся с ним, укорять же и осыпать
упреками душу свою и знать, что попущено сие Промыслителем не иначе, как
по собственному его какому-нибудь нерадению, или для того, чтобы
пробудился ум его, или потому, что он возгордился. И потому да не
смущается он, да не оставляет поприща и подвига и да не перестанет
делать себе упреки, чтобы не постигло его сугубое зло; потому что нет
неправды у Бога, источающего правду. Да не будет сего! Ему слава во
веки! Аминь.
То мужество в покаянии, какого отцы требуют в
божественных своих писаниях, и ту силу его, какая изображена в Писаниях
апостолов и пророков, не должны мы обращать в пособие к тому, чтобы
грешить и разорять ненарушимые постановления Господни, какие от дней
древних устами всех святых во всех писаниях и законоположениях
определены силою Божиею к истреблению греха. Ибо для того, чтобы иметь
нам надежду в покаянии, ухищрялись они предотвратить в нашем чувстве
страх отчаяния, почему всякий человек поспешал бы прийти в покаяние и не
грешил бы небоязненно. Ибо вот, Бог всеми мерами во всех Писаниях внушал
страх и показывал, что грех ненавистен Ему. Как погиб в потопе
современный Ною род? Не за похотливость ли, когда люди с неистовством
возжелали красоты дщерей Каиновых? Не было же в то время сребролюбия,
идолослужения, волхования [1]
и войн. За что и содомские города пожжены огнем? Не за то ли, что члены
свои предали вожделению и нечистоте, которые по воле их владели всеми
ими во всех скверных и непристойных деяниях? Не за любодеяние ли одного
человека в одно мгновение подпало смерти двадцать пять тысяч сынов
первенца Божия Израиля? За что отвержен Богом сей исполин Сампсон,
который в матерней утробе отделен и освящен был Богу, о котором, как об
Иоанне, сыне Захариином, до рождения благовествовал Ангел и который
сподобился великой силы и великих чудес? Не за то ли, что святые члены
свои осквернил сожитием с блудницею? За сие-то удалился от него Бог и
предал его врагам его. А Давид, муж по сердцу Божию, за добродетели свои
сподобившийся того, чтобы от семени своего произвести обетование отцов и
чтобы воссиял от него Христос во спасение целой вселенной, - не наказан
ли за прелюбодеяние с одною женою, когда глазами своими увидел красоту
ее и пала стрела в душу его? За сие Бог воздвиг на него брань в дому
его, и изгнал его происшедший от чресл его, хотя Давид со многими
слезами приносил покаяние, так что и постелю свою омочал слезами, и Бог
изрек ему чрез Пророка: ...Господь отъя согрешение твое
(2Цар.12:10).
Намереваюсь воспомянуть и о некоторых прежде него. За
что гнев Божий и смерть пришли на дом священника Илия, праведного
старца, сорок лет украшавшегося священством? Не за беззаконие ли детей
его, Офни и Финееса? Ибо не согрешил сам он, и они грешили не по его на
то согласию. Но, поелику не было у него ревности наказать их за
преступление пред Господом, и отец любил их более, нежели повеления
Господни, чтобы не подумал кто, что Господь на тех одних, которые все
дни жизни своей изжили в беззакониях, являет гнев Свой за этот
безрассудный грех, показывает ревность Свою на близких к Нему, на
священниках, на судиях, князьях, людях, освященных Ему, которым вверил
чудотворения. Сим дает знать, что Бог никогда не оставляет без внимания,
как скоро являются преступившие законоположения Его, как написано у
Иезекииля: сказал человеку, которому заповедал Я истребить Иерусалим
невидимым мечом: начни с предстоящих жертвеннику Моему и не минуй старца
и юношу (см.: Иез.9:6). А сим показывает, что близки и любезны Ему те,
которые в страхе и благоговении ходят пред Ним и исполняют волю Его, и
что святы пред Богом доблестные дела и чистая совесть. Уничижающих же
пути Господни и Он уничижает, и отвергает их от лица Своего, и отъемлет
у них благодать Свою. Ибо за что вышел внезапно приговор на Валтасара и
как бы рукою поразил его? Не за то ли, что посягнул на неприкосновенные
приношения Ему, какие похитил в Иерусалиме, и пил из них сам и наложницы
его? Так и те, которые посвятили члены свои Богу и снова отваживаются
употреблять их на дела мирские, погибают от невидимого удара.
Поэтому не будем, в ожидании покаяния, с отважностию,
подаваемою нам Божественными Писаниями, презирать словес и угроз Божиих,
и прогневлять Бога несообразностию деяний своих, и осквернять члены,
которые однажды навсегда освятили мы на служение Богу. Ибо вот и мы
освящены Ему, как Илия и Елисей, как сыны пророческие и прочие святые и
девственники, которые совершали великие чудотворения и лицем к лицу
беседовали с Богом, и все бывшие после них, как то: Иоанн девственник, и
святой Петр, и прочий лик благовестников и проповедников Нового Завета,
которые освятили себя Господу и прияли от Него тайны, одни из уст Его,
другие чрез откровение, и стали посредниками Бога и человеков и
проповедниками Царства во вселенной.
Иноку во всех своих чертах и делах должно быть
назидательным образцом для всякого, кто его видит, чтобы, по причине
многих его добродетелей, сияющих подобно лучам, и враги истины, смотря
на него, даже нехотя сознавались, что у христиан есть твердая и
непоколебимая надежда спасения, и отвсюду стекались к нему, как бы к
действительному прибежищу, и оттого рог Церкви возвысился бы на врагов
ее и многие подвиглись бы к соревнованию иноческой добродетели и
оставили мир, а инок соделался бы во всем досточестным за доброту жития
его, потому что иноческое житие - похвала Церкви Христовой.
Посему иноку должно во всех отношениях иметь
прекрасные черты, то есть презрение к видимому, строгую нестяжательность,
совершенное небрежение о плоти, высокий пост, пребывание в безмолвии,
благочиние чувств, осторожность в зрении, отсечение всякой распри о
чем-либо в веке сем, краткость в словах, оставление злопамятства, при
рассудительности простоту, при благоразумии, деятельности и
оборотливости ума простодушие и простосердечие. Ему должно знать, что
настоящая жизнь суетна и скоропреходяща и что близка жизнь истинная и
духовная; не быть знаемым или зазираемым от людей, не связывать себя
дружбою или единением с каким-либо человеком; место жительства иметь
безмолвное; убегать всегда от людей, с неослабным терпением пребывать в
молитвах и чтениях; не любить почестей и не восхищаться подарками; не
привязываться к жизни сей; мужественно переносить искушения; быть
свободным от мирских желаний, от разведывания и памятования о мирских
делах; заботиться и размышлять всегда об оной истинной стране; иметь
лицо скорбное и покрытое морщинами, день и ночь непрестанно проливать
слезы; паче же всего этого хранить целомудрие свое, быть чистым от
чревоугодия, от малых и больших недостатков. Вот, говоря кратко,
добродетели инока, свидетельствующие ему о совершенном омертвении его
для мира и о близости к Богу.
Посему во всякое время должно нам заботиться о сих
добродетелях и приобретать их. Если же кто скажет: какая нужда
определять их в частности, а не сказать о них вообще и коротко? - то
отвечаю: сие необходимо, чтобы, когда радеющий о жизни своей взыщет в
душе своей какой-либо из сказанных добродетелей и найдет себя скудным в
чем-либо из перечисленного, познал он из этого недостаток свой в
какой-либо добродетели и описание сие служило для него в виде
напоминания. Но когда приобретет в себе все здесь определенное, тогда
дано ему будет ведение и о прочем, не упомянутом мною. И будет он для
святых человеков виновником славословия Богу. И здесь еще, до исшествия
своего из жизни, уготовит душе своей место упокоения. Богу же нашему да
будет слава во веки! Аминь.
Кто решился в уме своем жить в безмолвии, тот пусть
устроит себя и остаток дней своих проводить в делании безмолвия по чину
оного. Когда случится, что душа твоя внутренно наполняется тьмою (а сие
обычно в определенном Божиею благодатию чине безмолвия), и подобно тому,
как солнечные лучи закрываются на земле мглою облаков, душа на несколько
времени лишается духовного утешения, и свет благодати внутри померкает,
по причине осеняющего душу облака страстей и потому, что умалена в тебе
несколько радостотворная сила и ум приосенила необычная мгла, - ты не
смущайся мыслию и не подавай руки душевному неведению, но терпи, читай
книги учителей, принуждай себя к молитве и жди помощи. Она придет скоро,
чего и не узнаешь ты. Ибо как лице земли открывается солнечными лучами
от объемлющей землю воздушной тьмы, так молитва может истреблять и
рассеивать в душе облака страстей и озарять ум светом веселия и
утешения, что обыкновенно порождает молитва в наших помышлениях,
особливо же когда заимствует себе пищу из Божественных Писаний и имеет
бодрственность, осиявающую ум. Всегдашнее занятие писаниями святых
исполняет душу непостижимым удивлением и Божественным веселием. Богу же
нашему да будет слава во веки!
Скажу тебе нечто, и не сомневайся в этом; не
пренебрегай и прочими словами моими, как чем-то маловажным, потому что
предавшие мне это - люди верные, и я, как в этом слове, так и во всех
словах моих, сказываю тебе истину. Если повесишь себя за вежды очей
своих и достигнешь чрез это слез, то не думай, что достиг уже чего-то
поведением жизни своей. Ибо доныне миру служит сокровенное твое, то есть
ведешь мирскую жизнь и Божие дело делаешь внешним человеком, а
внутренний человек еще бесплоден; потому что плод его начинается
слезами. Когда достигнешь области слез, тогда знай, что ум твой вышел из
темницы мира сего, поставил ногу свою на стезю нового века и начал
обонять воню чудного нового воздуха. И тогда начинает источать слезы,
потому что приблизилось рождение духовного младенца. Общая всех матерь,
благодать, вожделевает таинственно в душе на свет будущего века
произвести Божественный образ. А когда наступит время рождения, тогда ум
начинает возбуждаться чем-то тамошним, подобно дыханию, какое младенец
привлекает в себя еще внутри членов, в которых обыкновенно питается. И
поелику не терпит того, что для него еще необычно, то начинает вдруг
побуждать тело к воплю, смешанному со сладостию меда. И в какой мере
воспитывается внутренний младенец, в такой же бывает приращение слез. Но
сей описанный мною чин слез не тот, какой с промежутками бывает у
безмолвствующих, потому что и у всякого, пребывающего в безмолвии с
Богом, бывает по временам сие утешение: то когда он в умственном
созерцании, то когда занят словами Писаний, то когда бывает в
молитвенном собеседовании. Но я говорю не о сем чине слез, а о том,
какой у плачущего непрерывно день и ночь.
Но кто в действительности и точности нашел истинное
значение сих образов, тот нашел оное в безмолвии. Ибо очи его
уподобляются водному источнику до двух и более лет, а потом приходит он
в умирение помыслов. А по умирении помыслов, сколько вмещает отчасти
естество, входит в тот покой, о котором сказал святой Павел (см.:
Евр.4:3). И по сем мирном упокоении ум начинает созерцать тайны. Тогда
Дух Святой начинает открывать ему небесное, и вселяется в нем Бог, и
воскрешает в нем плод Духа, и оттого, несколько неясно и как бы
гадательно, человек ощущает в себе то изменение, какое приимет
внутреннее естество при обновлении всяческих.
Сие на память себе и всякому, читающему сочинение
это, написал я, как заимствовал из Писаний, из поведанного правдивыми
устами, а нечто из собственного опыта, чтобы послужило это мне в помощь
по молитвам тех, кому будет сие на пользу, потому что употребил я на это
немалый труд.
Но послушай еще, что теперь скажу тебе и чему
научился из нелживых уст. Когда входишь в область умирения помыслов,
тогда отъемлется у тебя множество слез, и потом приходят к тебе слезы в
меру и в надлежащее время. Это есть самая точная истина; короче сказать,
так верует вся Церковь.
Три чина, в которых человек преуспевает: чин
новоначальных, чин средний и чин совершенных. И кто в первом чине, у
того хотя образ мыслей наклонен к добру, однако же движение ума бывает в
страстях. Второй чин есть нечто среднее между состоянием страстным и
бесстрастием, и десные и шуии помыслы возбуждаются в человеке одинаково,
и, как уже сказано, не перестает он вовсе источать и свет и тьму. Если
же прекратит ненадолго частое чтение Божественных Писаний и воображение
в уме Божественных умопредставлений, образами истины воспламеняющих его,
по мере сил своих умопредставляющего с внешнею осторожностию, от которой
рождаются и внутреннее хранение и достаточной меры дело, то увлекается
человек в страсти. Если естественную горячность свою будет питать
сказанным выше и не оставит искания, исследования и стремления к этому
издалека, хотя и не видит сего, но, по мановению чтения Божественных
Писаний, питает помыслы свои, и удерживает их от уклонения на страну
шуюю, и не приемлет в себя под образом истины какого-либо диавольского
всеяния, а паче - с любовию хранит душу свою и будет просить Бога с
терпением в неутомимой молитве, то Бог Сам исполнит ему прошение его и
отверзет ему дверь Свою, особливо за смирение его, потому что откровение
таин бывает смиренномудрым. А если умрет в сем уповании, то хотя и не
узрит вблизи оную землю, однако же, думаю, наследие его будет с древними
праведниками, уповавшими достигнуть совершенства и не узревшими оного,
по апостольскому слову (см.: Евр.11:39); а они все дни свои трудились и
почили на уповании. Но что же сказать нам? Если не достигает человек
того, чтобы взойти ему в землю обетования, которая есть образ
совершенства, то есть чтобы явственно по мере естественных сил
постигнуть ему истину, то ужели за сие возбранено будет ему это и
пребудет он в последнем чине, у которого всякое намерение уклонено в
страну шуюю? Или за то только, что не уразумел всей истины, останется на
низкой степени последнего чина, который и не познает и не вожделевает
сего? Или прилично ему возвыситься до сего, сказанного мною, среднего
пути? Ибо хотя и не зрел оного иначе, как только в зерцале, однако же
надеялся издали и с этою надеждою приложился к отцам своим: хотя не
сподобился здесь совершенной благодати, однако же тем, что всегда
собеседовал с нею, всецелым умом обращался в ней и всю жизнь свою
вожделевал ее, возмог он отсечь лукавые помыслы; и поелику надеждою сею
сердце его исполнил Бог, отходит из мира сего.
Благолепно все то, что имеет смирение. Духовное
поучение ума в любви Божией, путеводимое разумением Божественных
Писаний, ограждает душу извнутрь от прежних лукавых помыслов и соблюдает
ум в памятовании будущих благ, чтобы не расслабевал он от нерадения
своего и вместо лучшего не занимался памятованием о вещах мирских,
потому что от сего постепенно охладевает крепость чудных его движений, и
впадает он в пожелания суетные и неразумные. Богу же нашему да будет
слава!
Бывает надежда на Бога при сердечной вере; и она
прекрасна, соединена с рассудительностию и ведением; и бывает другая,
отличная от сей надежды, следствие беззакония, и она есть ложная.
Человек, который вовсе не имеет заботы о скорогибнущем, но всецело, днем
и ночью, вверяет себя Господу, не заботится ни о чем мирском, по великой
своей рачительности о добродетелях, все свое время употребляет на
занятия Божественным и потому нерадит о приуготовлении себе яств и
одежд, об устроении жилища телу и о всем прочем, - такой человек
прекрасно и разумно надеется на Господа, потому что Господь уготовит для
него необходимое. И это подлинно истинная и самая мудрая надежда. Да и
справедливо таковому надеяться на Бога, потому что соделался рабом Его,
и рачителен к делу Его, не предается нерадению, по какой бы то ни было
причине. Таковой достоин, чтобы на нем особенным образом показал Бог
Свою попечительность, потому что сохранил он заповедь Божию, которая
говорит: Ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся
приложатся вам (Мф.6:33); и плоти угодия не творите
(Рим.13:14). Ибо при таком нашем расположении мир, как раб какой,
приготовит нам все, без сомнения будет подчиняться нам, как владыкам, не
воспротивится словам нашим и воле нашей. Такой человек, чтобы не
прерывать ему непрестанного предстояния Богу, не предается заботам о
необходимой потребности тела и, по страху Божию, ни о чем другом не
печется, кроме того одного, чтобы свободным ему быть от всякой таковой,
малой и великой, заботы, имеющей целию удовольствие и парение ума; и
однако же чудесным образом получает это, не заботившись и не трудившись
о сем.
Но человек, у которого сердце совершенно погребено в
земном, который всегда ест со змием персть, никогда не печется о
благоугодном Богу, но утомлен и расслаблен всем телесным, не имеет
попечения ни об одной добродетели, по причине всегдашних сношений с
людьми и рассеяния в забавах, и представляет какие-либо к тому предлоги,
- такой человек действительно, по этой лености и праздности, стал далек
от доброго. И когда будет стесняем скудостию в чем-нибудь или смертию и
подавлен плодами беззаконий своих, - тогда и он, может быть, скажет:
"Возложу упование на Бога, и сделает меня беспечальным, и даст мне
послабление". До этого часа не вспоминал ты, безрассудный, о Боге, но
оскорблял Его непотребством дел своих, и имя Божие ради тебя, как
написано, хулимо было язычниками (см.: Рим.2:24), а теперь осмеливаешься
говорить отверстыми устами: "На Него возложу упование, Он поможет мне и
попечется о мне"! В посрамление таковых хорошо сказал Бог чрез Пророка:
Мене день от дне ищут, и уразумети пути Моя желают, яко людие, правду
сотворившии, и оправданий Бога своего не оставившии, просят у
Мене суда праведна (Ис.58:2). К числу таковых принадлежит сей
безрассудный, который и мыслию своею не приближался к Богу, а как скоро
окружен стал скорбями, воздевает к Нему руки свои с упованием. Такового
потребно было бы много раз жечь на огне, чтобы всячески вразумить его,
потому что не сделано им ничего такого, почему был бы он достоин иметь
упование на Бога. Напротив того, за свои злые дела и за свое нерадение о
должном достоин он наказания; и долготерпеливый Бог по милости только
Своей терпит его. Поэтому да не обольщает себя таковый, да не забывает,
какова жизнь его, и да не говорит, что надеется он на Бога. Ибо будет
наказан, потому что нет у него ни одного дела веры. Да не остается он в
праздности и да не говорит: "Верую, что подаст мне Бог необходимое", -
как провождающий житие в делах Божиих, или да не ввергается безрассудно
в кладезь, чтобы, никогда не имев в помышлении Бога, теперь по падении
сказать: "Возложу упование на Бога, Он избавит меня". Не обольщайся,
безрассудный; надежду на Бога предваряет труд для Бога и пролитый в
делании пот. Если веруешь в Бога, то хорошо делаешь.
Но вера требует дел, и надежда на Бога обнаруживается
в злострадании за добродетели. Веруешь ли, что Бог промышляет о тварях
Своих и всесилен? Да сопровождает веру твою приличное делание, и тогда
услышит тебя Бог. Не старайся в горсти своей удержать ветер, то есть
веру без дел.
Нередко иной, не зная, идет путем, где есть дикий
зверь, или убийцы, или что-нибудь подобное; и вот общий Промысл Божий
спасает его от такового вреда: или, пока не пройдет мимо злой зверь,
чем-нибудь замедляет шествие путника, или встречается ему кто-нибудь и
заставляет уклониться от пути. И еще, иногда лукавый змий лежит на пути
- и невидим; но Бог, не хотя предать человека такому искушению, делает,
что змий начинает вдруг шипеть и трогаться с места или ползти впереди
путника, и он, видя это, остерегается и спасается от змия. Хотя и
недостоин этого человек по тайным грехам, известным ему одному, однако
же Бог отводит его от беды, по милости Своей. И еще, случается нередко,
что падает дом, или стена, или камень, с шумом подвигшись с места
своего, а там сидели иные, и Бог человеколюбиво повелевает Ангелу
удержать и остановить в падении место сие, пока не встанут сидевшие или
пока чем-нибудь не отведет их и никого не останется на месте; и едва
отойдут они, немедленно попускает упасть. А если и случится, что иной
будет застигнут, делает, что не терпит он никакого вреда. Ибо сим хочет
показать бесконечное величие силы Своей.
Все это и подобное этому есть дело Божия Промысла
общего и повсюдного; праведник же имеет над собою неотлучное промышление.
Ибо прочим людям Бог повелел рассудительно распоряжаться делами своими и
при Божием промышлении пользоваться и своим ведением; но праведник не
имеет нужды в сем ведении для распоряжения дел своих, потому что вместо
ведения сего приобрел веру, которою низлагает всяко возношение,
взимающееся на разум Божий (2Кор.10:5), и ничего исчисленного выше
не устрашится, как написано: праведный яко лев уповает
(Притч.28:1), на все отваживаясь верою, не потому, что искушает он
Господа, но потому, что на Него взирает, и как бы вооружен и облечен
силою Святого Духа. И как его постоянное попечение посвящено Богу, так и
Бог говорит о нем: ...с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его.
Долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое (Пс.90:15,16).
Расслабленный и ленивый к делу своему не может иметь такой надежды. Но
кто во всем пребывает с Богом, к Нему приближается добротою дел своих и
очи сердца своего неусыпно устремляет к благодати Его, тот может сказать
о себе, что сказал божественный Давид: ...изчезосте очи мои от еже
уповати ми на Бога Моего (Пс.68:4). Ему подобает слава, честь и
поклонение во веки! Аминь.
Когда возлюбим бегство от мира и удаление от людей
мирских, тогда ничто не отделяет нас столько от мира, не умерщвляет в
нас страстей, не возбуждает и не оживотворяет нас для духовного, как
плач и сердечное с рассуждением болезнование. Ибо лицо скромного
подражает смирению Любимого. Но также ничто не делает нас столько
сообщниками мира, и живущих в мире, и тех, которые в мире преданы
пьянству и непотребству, и не удаляет нас столько от сокровищ
премудрости и познания таин Божиих, как смехотворство и при вольности в
обращении парение мыслей. И это есть дело блудного демона. Но поелику
опытом дознал я любомудрие твое, возлюбленный, то умоляю тебя любовию,
остерегаться злобы врага, чтобы тебе буесловием не остудить в душе своей
горячности любви ко Христу, ради тебя вкусившему желчь на древе
крестном, и чтобы враг, вместо сладостного оного упражнения и
дерзновения пред Богом, не стал во время бодрствования твоего наполнять
душу твою многими мечтами, а во время сна твоего пленять ее нелепыми
грезами, зловония которых не терпят святые Ангелы Божии. И тогда
соделаешься ты для других поводом к поползновению, а для себя острым
рожном. Посему принуждай себя подражать смирению Христову, чтобы
возгорелся скорее огнь, Им в тебя вложенный, которым искореняются все
движения мира, убивающие нового человека и оскверняющие дворы святого и
всемогущего Господа. Ибо осмеливаюсь сказать со святым Павлом, что мы
храм Божий (1Кор.3:16). Посему, как чист Сам Бог, очистим храм Его,
чтобы возжелал вселиться в нем. И как Сам Он свят, освятим и храм;
украсим его всякими добрыми и честными делами, облагоухаем его
благоуханием покоя воли Божией, чистою и сердечною молитвою, каковой
невозможно приобрести общением в частых мирских волнениях. И, таким
образом, облако славы Его приосенит душу, и свет величия Его воссияет
внутри сердца, и исполнятся радости и веселия все обитатели селения
Божия, а наглые и бесстыдные исчезнут от пламени Святого Духа.
Поэтому укоряй непрестанно самого себя, брат, и
говори: "Горе мне, бедная душа! Приблизилось время отрешения твоего от
тела. Для чего увеселяешься тем, что сего же дни должна будешь оставить
и чего не увидишь во веки? Обрати внимание на прежнюю свою жизнь,
рассуди, что ты делала, почему так делала и каковы дела твои, с кем
провела дни жизни своей или кто воспользовался трудом делания твоего на
земле, кого возвеселила ратоборством своим, чтобы вышел он в сретение
твое при исшествии твоем из мира, кого усладила во время течения своего,
чтобы упокоиться тебе в пристани его, для кого бедствовала трудясь,
чтобы прийти к нему с радостию, кого приобрела другом в будущем веке,
чтобы приял тебя во время исшествия твоего, на каком поле работала по
найму и кто отдаст тебе плату на западе солнца при разлучении твоем?"
Испытай себя, душа, и рассмотри, в какой земле удел
твой, и миновала ли ты поле, которое делателям плодоприносит горесть; с
воздыханием и беспокойством возгласи и возопи, - чем упокоевается Бог
твой паче жертв и всесожжении. Уста твои да источат болезненные гласы,
какими услаждаются святые Ангелы; омочи ланиты свои слезами очей твоих,
чтобы почил в тебе Святой Дух и омыл тебя от скверны порока; умилостиви
Господа твоего слезами, чтобы помог тебе; призови Марию и Марфу, да
научат тебя плачевным гласам; возопи ко Господу: "Господи Иисусе Христе,
Боже наш, плакавший над Лазарем и источивший над ним слезы скорби и
сострадания, приими слезы горести моей, страданиями Твоими уврачуй
страсти мои, кровию Твоею очисти мою кровь и с телом моим сраствори воню
Твоего животворящего тела. Та желчь, какою напоили Тебя враги, да
усладит душу мою от горести, какою напоил меня соперник. Тело Твое,
распростертое на древе крестном, к Тебе да прострет ум мой, увлеченный
демонами долу. Глава Твоя, преклоненная на кресте, да возвысит мою
главу, заушенную супостатами. Всесвятые руки Твои, пригвожденные
неверными ко кресту, к Тебе да возведут меня из бездны погибели, как
обетовали всесвятые уста Твои. Лице Твое, приявшее на себя заушения и
заплевания от проклятых, да озарит мое лице, омраченное беззакониями.
Душа Твоя, которую на кресте предал Ты Отцу Своему, к Тебе да путеводит
меня благодатию Твоею. Нет у меня болезнующего сердца, чтобы взыскать
Тебя; нет у меня ни покаяния, ни сокрушения, которыми вводятся чада в
собственное свое наследие. Нет у меня, Владыка, утешительных слез.
Омрачился ум мой делами житейскими и не имеет сил с болезнию возвести к
Тебе взор. Охладело сердце мое от множества искушений и не может
согреться слезами любви к Тебе. Но Ты, Господи Иисусе Христе Боже,
сокровище благ, даруй мне всецелое покаяние и сердце неутомимое, чтобы
всею душою приступить мне к взысканию Тебя. Ибо без Тебя буду я чужд
всякого блага. Посему даруй мне, Благий, благодать Твою. Бездетно и
вечно изводящий Тебя из недр Своих Отец да обновит во мне черты образа
Твоего. Оставил я Тебя; Ты не оставь меня. Отошел я от Тебя; Ты прииди
взыскать меня и введи меня на пажить Твою, сопричти меня к овцам
избранного стада Твоего, препитай меня злаком Божественных таинств Твоих
вместе с теми, у которых чистое сердце их - обитель Твоя, и в нем видимо
облистание откровений Твоих - это утешение и эта отрада для
потрудившихся ради Тебя в скорбях и в озлоблениях всякого рода. Сего
облистания да сподобляемся и мы по Твоей благодати и по Твоему
человеколюбию, Спаситель наш Иисусе Христе, во веки веков! Аминь".
Человек многопопечительный не может быть кротким и
безмолвным, потому что необходимые причины обременяющих его дел
принуждают его невольно, хотя бы и не хотел, заниматься ими и проводить
в них время, и расточают его тишину и безмолвие. Посему иноку должно
поставить себя пред лицем Божиим и всегда непреложно возводить око свое
к Богу, если истинно хочет охранять ум свой, дознавать прекращать и
отклонять малые вкрадывающиеся в него движения и в тишине помышлений
различать входящее и исходящее. Частые недосуги иноков служат признаком
их расслабления в готовности к деланию заповедей Христовых и
обнаруживают их недостаточность для Божественного.
Без освобождения от забот не ищи света в душе своей,
ни тишины и безмолвия при расслаблении чувств своих. При недосугах от
дел не умножай недосугов своих - и не найдешь парения в уме своем или в
молитве своей. Без непрестанной молитвы невозможно приблизиться к Богу.
После же труда молитвенного возложение на ум нового попечения производит
расточение мыслей.
Слезы, ударение себя по голове во время молитвы и
пламенное усердие к продолжению молитвы пробуждают в сердце горячность
сладости слез, и сердце с похвальною восторженностию воспаряет к Богу и
взывает: Возжада душа моя к Тебе, к Богу Крепкому, Живому:
когда прииду и явлюся лицу Твоему, Господи (Пс.41:3)? Кто пил вина
сего и потом лишился оного, тот один знает, в каком жалком состоянии
оставлен он и что отнято у него по причине расслабления его.
Сколько худы для живущих на безмолвии и лицезрение
людей, и беседа с ними! Подлинно, братия, гораздо хуже, нежели для не
соблюдающих безмолвия. Как сильный град, внезапно выпав на древесные
плоды, иссушает их и уничтожает, так свидания с людьми, хотя бы оные
были весьма кратковременны и допущены, по-видимому, с доброй целию,
иссушают цветы добродетелей, только что расцветшие от срастворения
безмолвия, нежно и роскошно увенчавшие собою стебель души, насажденный
при исходищих вод покаяния (Пс.1:3). И как сильный иней, покрыв
собою едва изникшую из земли зелень, пожигает ее, так и свидание с
людьми пожигает корень ума, начавший производить от себя злак
добродетелей. И если вредит обыкновенно душе беседа с людьми в ином
воздержными, а в ином имеющими малые только недостатки, то не гораздо ли
более вредны разговор и свидание с людьми невежественными и глупыми, не
говорю уже - с мирянами? Как человек благородный и почтенный, когда
упиется, забывает свое благородство, и бесчестится его состояние, и
осмеянию повергается честь его за чуждые помыслы, вошедшие в него от
вина, так и целомудрие души возмущается лицезрением людей и беседою с
ними, забывает свою осторожность; в мысли у человека изглаждается
намерение воли его и искореняется всякое основание к похвальному
устройству жизни.
Посему если свидание с людьми и рассеяние себя, с
пребывающим на безмолвии случающиеся при парении мыслей, или даже одно
приближение к чему-либо, чтобы видеть или слышать это, достаточны уже к
тому, чтобы входящее вратами зрения или слуха производило в человеке
холодность и омрачение ума для Божественного, и если краткий час может
причинить столько вреда воздержному иноку, - что сказать о всегдашних
свиданиях и долговременном в этом коснении? Испарение, исходящее из
чрева, не позволяет уму принимать в себя Божественное познание, но
омрачает его подобно туману, подымающемуся из влажной земли и
помрачающему воздух. А гордость не понимает, что ходит во тьме, и не
имеет понятия о мудрости. Ибо как ей и знать это, пребывая в своем
омрачении? Посему-то омраченным помыслом своим и превозносится она паче
всех, будучи и ничтожна, и немощна, и не способна познавать пути
Господни. Господь же сокрывает от нее волю свою, потому что не восхотела
она ходить путем смиренных. Но Богу нашему да будет слава во веки веков!
Аминь.
Не думай, человек, чтобы во всем иноческом делании
было какое-либо занятие важнее ночного бдения. Подлинно, брат, оно и
важно, и весьма необходимо для воздержного. Если у подвижника не будет
рассеяния и возмущения делами телесными и попечением о преходящем, но
соблюдет он себя от мира, бдительно будет охранять себя, то ум его в
краткое время воспарит как бы на крыльях и возвысится до услаждения
Богом, скоро приидет в славу Его и по своей удободвижности и легкости
погрузится в ведении, превышающем человеческое понятие. Если монах с
рассудительностию пребывает во бдении ума, то увидишь в нем как бы
неплотоносца. Ибо подлинно это дело ангельского чина. Невозможно, чтобы
те, которые всю жизнь проводят в этом занятии, оставлены были Богом без
великих дарований за их трезвенность, бодрственность сердца и
попечительное устремление к Нему помыслов своих. Душа, трудящаяся над
тем, чтобы пребывать в сем бдении, и отличающаяся оным, будет иметь
херувимские очи, чтобы непрестанно возводить ей взор и созерцать
небесное зрелище.
Думаю, что с ведением и рассудительностию избравшему
этот великий и божественный труд и решившемуся нести на себе тяготу сию
- невозможно не подвизаться в этом прославленном, избранном им деле и не
охранять себя днем от мятежа сходбищ и от попечения о делах, в опасении
иначе лишиться дивного плода и великого наслаждения, какое надеется
получить от сего. Кто нерадит о сем, о том смело скажу, что не знает он,
для чего трудится, воздерживается от сна, томит себя продолжительным
стихословием, утруждением языка и всенощным стоянием, тогда как ум его
не участвует в псалмопении и молитве его, но, как бы водясь привычкой,
трудится без рассуждения. И если это не так, как сказал я, то почему же
лишается он возможности, при постоянном своем сеянии, над которым
трудится, пожать великие благодеяния и плод? Ибо если бы вместо сих
забот упражнялся он в чтении Божественных Писаний, которое укрепляет ум,
особливо же служит орошением молитве и помогает бдению, тесно
соединенному с молитвою и вместе подающему свет уму, то в сем чтении
обрел бы вождя на стезю правую, обрел то, в чем семя всего питающего
молитвенное созерцание и что удерживает помышления от парения, не дает
им кружиться и питаться суетным, непрестанно посевает в душе памятование
о Боге, указует пути святых, благоугодивших Богу, и делает, что ум
приобретает тонкость и мудрость, - словом, обрел бы зрелый плод таковых
деланий.
Для чего же, человек, так нерассудительно
распоряжаешься собою? Ночью совершаешь всенощное стояние и утруждаешь
себя псалмопениями, песнословиями и молениями, но тяжелым и немалым
кажется тебе, при кратковременной рачительности во время дня,
сподобиться благодати Божией за злострадание твое с другом [1].
Для чего утруждаешь себя, и ночью сеешь, а днем уничтожаешь труд свой,
оказываешься бесплодным, расточаешь бодрственность, трезвенность и
горячность, которую приобрел, напрасно губишь труд свой в тревожных
собеседованиях с людьми и вещами, без всякого основательного к тому
предлога? Ибо если бы у тебя нощному упражнению сообразными сделались
дневное делание и горячность сердечной беседы и не было бы промежутка
между тем и другим, то в короткое время мог бы ты припасть к персям
Иисусовым.
Но из сего явствует, что живешь ты нерассудительно и
не знаешь, для чего монахам надобно бодрствовать. Думаешь, что
установлено сие для того только, чтобы трудиться тебе, а не для
чего-либо другого, отсюда происходящего. Но кто сподобился дознать, по
благодати, в какой надежде подвижники противятся сну, делают принуждение
природе и в бодрственном состоянии тела и помышлений своих каждую ночь
приносят прошения свои, тот знает силу дневного охранения, знает, какую
помощь дает оно уму в ночном безмолвии, какую берет власть над
помыслами, до какой доводит чистоты, как непринужденно и без борьбы
дается уму рой добродетелей, и свободно познает он благородство
помыслов. А я присовокуплю, что если бы тело по немощи своей ослабело и
не могло поститься, то ум одним бдением может привести в благородство
душу и дать уразумение сердцу к дознанию духовной силы; если только не
уничтожится это умножением во время дня причин противодействующих.
Посему тебя, желающего приобрести трезвенный пред
Богом ум и познание новой жизни, умоляю - во всю жизнь твою не быть
нерадивым к пребыванию во бдении. Ибо им отверзутся тебе очи - увидеть
всю славу сего жития и силу пути правды. А если (чего да не будет!)
снова появится в тебе помысл обленения и станет, может быть, гнездиться
в тебе, потому что восхощет искусить тебя Помощник твой, обыкновенно
попускающий тебе во всем подобном сему, в горячности ли то или в
холодности, изменяться по какой-либо причине, или по немощи тела, или по
оскудению у тебя сил к перенесению труда обычно совершаемых тобою
продолжительного псалмопения, напряженной молитвы, многочисленных
коленопреклонений, какие обык ты совершать, то с любовию умоляю тебя,
если не станет в тебе этого и не возможешь исполнять сего, то, хотя
сидя, бодрствуй и молись сердцем, но не засыпай, и все меры употреби без
сна провести ночь, сидя и занимаясь добрыми мыслями. Не ожесточай сердца
своего, не омрачай его сном - и снова приидут к тебе, по благодати,
прежняя горячность, и легкость, и сила, и возрадуешься, скача и
благодаря Бога, потому что холодность сия и таковая тягость попускаются
на человека для испытания и искушения. И если возбудит он себя, с
горячностию и с малым себе принуждением отрясет с себя это, то
приближается к нему благодать, как было прежде, и приходит к нему иная
сила, в которой сокрываются всякое благо и все роды помощи. И в
изумлении дивится человек, припоминая прежнюю тягость и нашедшую на него
легкость и силу, и представляя себе эту разность и удободвижность и то,
как внезапно приял он в себя такое изменение. И с сего времени делается
мудрым и, если найдет на него подобная тягость, знает это по прежнему
своему опыту. А если человек не будет подвизаться в первый раз, то не
может приобрести сей опытности. Видишь ли, сколько умудряется человек,
когда возбудит себя несколько и претерпит во время брани, только бы не
изнемогло телесное естество? Но это уже не борьба, а необходимость
немощи. Ибо в сем случае нет пользы бороться с природою. Во всех же
прочих случаях хорошо человеку принуждать себя ко всему, что полезно для
него.
Всегдашнее безмолвие вместе с чтением, умеренное
вкушение снедей и бдение скоро возбуждают мысль к изумлению, если не
будет какой причины, нарушающей безмолвие. Мысли, возбуждающиеся в
безмолвствующих сами собою, без преднамеренного усилия, делают, что оба
ока, лиющимися из них слезами и обилием своим омывающими ланиты,
уподобляются купели Крещения.
Когда же тело твое укрощено воздержанием, бдением и
внимательностию к безмолвию, но почувствуешь, что в теле твоем без
естественного движения возникает блудная страсть, тогда знай, что
искушен ты помыслами гордыни. Примешай пепла в пищу свою, прилепи к
земле чрево свое и разыщи, о чем ты помышлял, дознай изменение естества
своего и противоестественные дела свои, и тогда, может быть, помилует
тебя Бог, пошлет тебе свет, чтобы научиться тебе смирению и не возрастал
в тебе грех твой. Посему не перестанем подвизаться и прилагать старание,
пока не увидим в себе покаяния, не обретем смирения и не упокоится
сердце наше в Боге. Ему слава и держава во веки веков! Аминь.
Пока не возненавидит кто причины греха вправду от
сердца, не освобождается он от услаждения, производимого действенностию
греха. Это есть самое жестокое борение, не уступающее человеку даже до
крови; в нем искушается его свобода в единстве любви его к добродетелям.
Это есть сила, называемая раздражением и бранию; от одной вони этого
бедная душа изнемогает, по причине неизбежной брани, в ней происходящей.
Это есть сила великости греха. Ею враг обыкновенно приводит в смущение
души целомудренных и чистые движения понуждает испытывать то, чего
никогда они вовсе не принимали в себя. Здесь, возлюбленные братия,
докажем свое терпение, соревнование и рачение. Ибо это есть время
незримого подвига, о котором говорят, что чин иноческий всегда им
побеждает. При встрече с сею бранию благочестивый ум скоро приходит в
смущение, если не будет сильно ополчен.
В сии времена - времена мученичества - Ты, Господи,
источник всякой помощи, силен подкрепить души, которые с радостию себя
уневестили Тебе, небесному Жениху, и по искренним, а не ухищренным
побуждениям вступили с Тобою в завет святой. Посему даруй им силу с
дерзновением разорить укрепленные стены и всякую высоту, возносящуюся
против истины, чтобы не остаться им неуспевшими в собственном своем
намерении от невыносимого и нестерпимого принуждения в такое время,
когда борьба идет о крови.
В этой лютой брани не всегда выдерживает подвиг
целомудрие, потому что человек оставляется без помощи и для искушения.
Но горе немощному, искушаемому в сей решительной брани, потому что брань
сия, от снисканного навыка, приобрела великую силу над теми, которые
сами себя предают на поражение соизволением на собственные свои помыслы.
Остерегайтесь, возлюбленные, праздности, потому что в
ней сокрыта дознанная смерть и без нее невозможно впасть в руки
домогающихся пленить инока. В оный день Бог будет судить нас не о
псалмах, не за оставление нами молитвы, но за то, что опущением сего
дается вход бесам. А когда найдут они себе место, войдут и заключат
двери очей наших, тогда мучительски и нечисто исполнят на нас то, что
делателей их подвергает Божественному осуждению и жесточайшему
наказанию; и соделаемся мы подручными им за опущение сего маловажного,
но что, как написано мудрейшими, ради Христа делается достойным
попечения. Кто воли своей не покоряет Богу, тот покорится противнику
Его, а потому сие, представляющееся тебе малым, вменится тебе в стену,
ограждающую от пленяющих нас. Совершение сего внутри келии по Духу
откровения установлено мудрыми, содержащими церковный чин, для охранения
нашей жизни. Опущение сего у немудрых признается маловажным. Поелику не
берут они в рассмотрение происходящего от того вреда, то и начало и
средина пути их - невежественная свобода, которая есть матерь страстей.
Лучше стараться не опускать и малого, нежели расширением этого давать
место греху. Ибо неуместной этой свободы конец - жестокое рабство.
Пока живы у тебя чувства, при встрече с чем бы то ни
было почитай себя мертвым, потому что, если во всех членах твоих не
умалится греховное разжжение, не возможешь приобрести себе спасения.
Если кто из монахов скажет в сердце своем, что остерегается сего, то,
значит, не хочет он и знать, когда заушают его. Кто обманет друга
своего, тот по закону достоин проклятия. А кто обманывает сам себя, тот
какое понесет наказание за то, что, зная порочность худого дела,
прикрывается незнанием? Но что знает он, это показывает обличение
совести. То и мучит его, что знает он, в чем притворяется незнающим.
О, как сладостны поводы к страстям! Человек может
иногда отсечь страсти; вдали от них наслаждается тишиною, веселится,
когда прекращаются они: но не может сделать, чтобы не было у него причин
к страстям. Поэтому искушаемся и нехотя, и печалимся, когда мы в
страстях, но любим, чтобы оставались в нас поводы к ним. Грехов себе не
желаем, но приводящие нас к ним причины принимаем с удовольствием.
Поэтому вторые делаются виновными в действенности первых. Кто любит
поводы к страстям, тот невольно и нехотя становится подручным и
порабощается страстям. Кто ненавидит свои грехи, тот перестанет грешить;
и кто исповедует их, тот получит отпущение. Невозможно же человеку
оставить навык греховный, если не приобретет прежде вражды ко греху, и
невозможно получить отпущение прежде исповедания прегрешений. Ибо вражда
бывает причиною истинного смирения, исповедь - причиною сокрушения,
последующего в сердце от стыда.
Если не возненавидим того, что достойно порицания,
то, пока носим это в душах своих, не можем ощутить зловония и смрада в
действенности всего этого. Пока не отринешь от себя того, что неуместно,
до тех пор не узнаешь, каким покрыт ты стыдом и сколько должен краснеть
от сего. Когда же бремя свое увидишь на других, тогда узнаешь лежащий на
тебе стыд. Удались от мира, и тогда узнаешь зловоние его. А если не
удалишься, не узнаешь, сколько он смраден; напротив же того, скорее как
в благоухание облечешься в зловоние его и наготу стыда своего будешь
почитать завесою славы.
Блажен, кто удалился от мира и от тьмы его и внимает
себе единому. Ибо прозорливость и рассудительность не могут действовать
в том или услуживать тому, кто проводит жизнь в делах суетных. Да и как
возмущаемая его рассудительность в состоянии будет различать, что
должно? Блажен, кто вышел из усыпления в упоении своем и на других
усматривает, какова ненасытимость сим упоительным чадом! Тогда познает
он собственный свой стыд. А пока человек носит в себе чад упоения
грехами своими, благоприличным кажется ему все, что ни делает он. И как
скоро природа выходит из своего чина, все равно - упоена ли она вином
или похотями: потому что и то и другое выводит из надлежащего состояния,
и тем и другим одинаковое распадение производится в теле, вмещающем в
себе это; хотя способы различны, но растворение одно. И хотя одинаково
изменение, но различия причин бывают не равные, распознаются же и по
приемлемости каждого.
За всякою отрадою следует бедствование, и всякое
бедствование ради Бога сопровождается отрадою. Если все, что есть в этом
мире, подлежит тлению, а тление и здесь, и в будущем веке, и во время
исхода бывает от противных причин, и наипаче от непотребного сластолюбия
или от противоположного сему сластолюбию злострадания, претерпеваемого
при освящении, то Бог и сие устрояет по человеколюбию, чтобы или во
время самого пути, или в конце его вкусить нам наказания, и тогда уже,
по богатой милости Его, прейти путь, в одном случае - как некое
воздаяние, а в другом - как залог. Ибо не возбраняет приобретать доброе
даже до последнего часа; но действительно возбраняет злое, потому что
оставляется во зле, как написано, достойный наказания. Наказуемый здесь
ради стыда своего вкушает своей геенны [1].
Остерегайся собственной своей свободы, предшествующей
лукавому рабству. Остерегайся утешения, предшествующего брани.
Остерегайся ведения, предшествующего встрече с искушениями, а что всего
чаще бывает, желания сей встречи, прежде совершения покаяния. Ибо если
все мы грешники, и никто не выше искушений, то ни одна из добродетелей
не выше покаяния, потому что дело покаяния никогда не может быть
совершенно. Покаяние всегда прилично всем грешникам и праведникам,
желающим улучить спасение. И нет предела усовершению, потому что
совершенство и самых совершенных подлинно нескончаемо. Посему-то
покаяние до самой смерти не определяется ни временем, ни делами. Помни,
что за всяким удовольствием следуют омерзение и горечь, как неразлучные
спутники.
Остерегайся радости, с которой не соединена причина к
изменению. Ибо касательно всего, в чем сокрывается высшее смотрение, не
можешь ты постигнуть и познать предела и причины изменения в этом. Бойся
тех, о ком предполагаешь, что идут прямым путем, потому что они, как
говорится, ходят вне пути. Тот, кто премудро умеет управлять кораблем
мира, во все, что в мире, вложил изменяемость; и что вне этого, то -
тень.
За отдохновением членов следует исступление и
смущение помыслов; за неумеренным деланием - уныние, и за унынием -
исступление. Но одно исступление различно от другого. За первым
исступлением по отдохновении следует блудная брань, а за исступлением от
уныния - оставление безмолвной своей обители и перехождение с места на
место. Соразмерному же и ревностно продолжаемому деланию нет цены.
Умаление в этом умножает удовольствие, и неумеренность умножает
исступление. Терпи неразумие естества твоего, которое побеждает тебя,
брат, потому что уготован ты быть в оной премудрости, имеющей вечный
венец начальства. Не бойся смятения в Адамовом теле, уготованном быть в
оном наслаждении, ведение которого здесь выше ума плотяных, - быть,
когда приидет небесный Образ, то есть Царь мира. Не смущайся изменением
и смятением естества, потому что временно злострадание в этом для
приемлющего оное с удовольствием. Страсти подобны небольшим псам,
которые привыкли быть на мясных рынках и убегают от одного голоса, а
если не обратят на них внимания, наступают как самые большие львы. Ставь
ни во что малое пожелание, чтобы не питать в себе мысли о силе его
распадения, потому что временное терпение в малом отдаляет опасность в
великом. Невозможно преодолеть великого, если не препобедишь
маловажного.
Помни, брат, тот чин, в котором будешь и в котором -
не эта жизнь, как бы перебирающаяся и движущаяся по влагам, но жизнь,
сокращающая мертвенность, жизнь, в которой не бывает в этом растворении
воспламенения от потворства сластолюбию, доставляющего занятие
младенчествующему естеству. Претерпи трудность подвига, в который введен
ты для испытания, чтобы приять от Бога венец и упокоиться по исшествии
из сего мира. Памятуй и оное отдохновение, которому нет конца, и жизнь
нелестную, и чин совершенного и непреложного Домостроительства, и плен,
понуждающий любить Бога, господствующий над естеством. Сего да
сподобимся и мы благодатию Самого Христа, Которому слава со Безначальным
Отцом и Святым Духом ныне и всегда и во веки! Аминь.
Если пребываешь наедине в келии своей и не приобрел
еще силы истинного созерцания, то занимай себя всегда чтением тропарей и
кафизм, памятованием о смерти и надеждою будущего. Все это собирает ум
воедино и не позволяет ему кружиться, пока не приидет истинное
созерцание, потому что сила духа могущественнее страстей. В надежде же
будущего занимай себя памятованием о Боге, старайся хорошо выразуметь
смысл тропарей и остерегайся всего внешнего, что побуждает тебя к
вожделениям. А вместе с тем будь осторожен и в малом, что совершается
тобою в келии твоей. Испытывай всегда помыслы свои и молись, чтобы во
всяком занятии своем иметь тебе очи: от сего начнет источаться тебе
радость; и тогда найдешь такие скорби, которые сладостнее меда.
Никто не может победить страсти, разве только
добродетелями ощутительными и видимыми; и парения ума никто не может
преодолеть, разве только изучением духовного ведения. Ум наш легок; и
если не связан каким-либо размышлением, не прекращает парения. А без
усовершения в сказанных выше добродетелях невозможно приобрести сего
хранения, потому что, если не победит кто врагов, не может быть в мире.
И если не воцарится мир, как можно найти то, что предоставлено миру?
Страсти служат преградою сокровенным добродетелям души; и если не будут
они низложены прежде добродетелями явными, то за ними невидимы
добродетели внутренние. Ибо тот, кто вне стены, не может быть в
сообщении с тем, что внутри стен. Никто не видит солнца во мраке, и
добродетели - в естестве души, при продолжающемся мятеже страстей.
Молись Богу, чтобы дал тебе ощутить желание Духа и
вожделение Его. Ибо когда приидут в тебя это созерцание и вожделение
Духа, тогда удалишься от мира, и мир отступит от тебя. Сего же
невозможно кому-либо ощутить без безмолвия, подвижничества и упражнения
в определенном для сего чтении. Без последнего не ищи и первого, ибо
если будешь искать, то оное постепенно обращается и делается телесным.
Разумеющий да разумеет. Премудрый Господь благоволил, чтобы в поте
снедали мы хлеб сей; и соделал сие не по злобе, но чтобы не было у нас
несварения и мы не умерли. Ибо каждая добродетель есть матерь другой
добродетели. Поэтому если оставишь матерь, рождающую добродетели, и
пойдешь искать дочерей прежде, нежели отыщешь матерь их, то оные
добродетели оказываются для души сходными. Если не отринешь их от себя,
то скоро умрешь.
Любовь к Богу естественно горяча и, когда нападет на
кого без меры, делает душу ту восторженною. Поэтому сердце ощутившего
любовь сию не может вмещать и выносить ее, но, по мере качества нашедшей
на него любви, усматривается в нем необычайное изменение. И вот
ощутительные признаки сей любви: лицо у человека делается огненным и
радостным, и тело его согревается. Отступают от него страх и стыд, и
делается он как бы восторженным. Сила, собирающая воедино ум, бежит от
него, и бывает он как бы изумленным. Страшную смерть почитает радостию,
созерцание ума его никак не допускает какого-либо пресечения в
помышлении о небесном. И в отсутствии, не зримый никем, беседует как
присутствующий. Ведение и видение его естественное преходят, и не
ощущает чувственным образом движения, возбуждаемого в нем предметами,
потому что хотя и делает что, но совершенно того не чувствует, так как
ум его парит в созерцании и мысль его всегда как бы беседует с кем
другим.
Сим духовным упоением упоевались некогда апостолы и
мученики. И одни весь мир обошли, трудясь и терпя поношение; а другие из
усеченных членов своих изливали кровь, как воду, в ужасных страданиях не
малодушествовали, но претерпевали их доблестно и, быв мудрыми, признаны
несмысленными. Иные же скитались в пустынях, в горах, в вертепах, в
пропастях земных, и в нестроениях были самые благоустроенные. Сего
неразумия и нас достигнуть да сподобит Бог!
Если до вшествия во град смирения примечаешь в себе,
что успокоился ты от мятежа страстей, то не доверяй себе. Ибо враг
готовит тебе какую-нибудь засаду, напротив того, после покоя жди великой
тревоги и великого мятежа. Если не пройдешь всех обителей на пути
добродетелей, то не встретишь покоя от труда своего и не будешь иметь
отдохновения от вражеских козней, пока не достигнешь обители святого
смирения. Сподоби и нас, Боже, достигнуть оной Твоею благодатию! Аминь.
Подвижничество есть матерь святыни, от него
происходит первое изведание ощущения таин Христовых, что называется
первою степению духовного познания. Никто да не прельщает сам себя и да
не мечтает о предугадываниях. Душа оскверненная не входит в чистое
Царство и не сочетавается с духами святых. Доброту целомудрия твоего
угладь слезами, постами и уединенным безмолвием. Малая скорбь ради Бога
лучше великого дела, совершаемого без скорби, потому что произвольная
скорбь показывает опыт веры в любви. А дело покоя бывает следствием
усыпления совести. Поэтому святые, из любви Христовой, показали себя
благоискусными в скорбях, а не в прохладе, потому что совершаемое без
труда есть правда людей мирских, которые творят милостыню из внешнего,
сами же в себе ничего не приобретают. Но ты, подвижник и подражатель
страданиям Христовым, подвизайся сам в себе, чтобы сподобиться тебе
вкусить славы Христовой. Ибо если с Христом страждем, то с Ним и
прославимся (см.: Рим.8:17). Ум не спрославится с Иисусом, если тело не
страждет за Христа. Наконец, кто небрежет о славе человеческой, тот
сподобляется славы Божией, и вместе с душою прославляется и тело его.
Ибо слава тела есть покорность целомудрия при помощи Божией, а слава ума
есть истинное умозрение о Боге. Истинная покорность [1]
двояка: в делах и в поношении. Посему когда страждет тело, состраждет с
ним и сердце. Если не знаешь Бога, невозможно возбудиться в тебе любви к
Нему. Не возможешь возлюбить Бога, если не узришь Его. А видение Бога
есть следствие познания Его, потому что созерцание Его не предшествует
ведению Его.
Сподоби меня, Господи, познать и возлюбить Тебя не
тем ведением, какое приобретается чрез упражнение с расточением ума, но
сподоби меня того ведения, в котором ум, созерцая Тебя, прославляет
естество Твое в созерцании, похищающем у мысли ощущение мира. Сподоби
меня возвыситься над зрением воли, порождающей мечтания, и узреть Тебя,
связуемого крестными узами, в этой второй части распятия ума, который
свободно от влияния на него умопредставлений упокоевается в
непрестанном, преестественном созерцании Тебя. Соделай, чтобы возрастала
во мне любовь к Тебе и чтобы, идя вослед любви Твоей, оставить мне мир
сей. Возбуди во мне разумение смирения Твоего, с которым пожил Ты в
мире, в этой обители, которую понес Ты на Себе, заимствовав от членов
наших при посредстве Святой Девы, чтобы в непрестанном и незабвенном сем
памятовании с наслаждением воспринять мне смирение естества своего.
Два есть способа взойти на крест: один - распятие
тела, а другой - вхождение в созерцание; первый бывает следствием
освобождения от страстей, а второй - следствием действенности дел духа.
Ум не покоряется, если не покорится ему тело. Царство ума есть распятие
тела: и ум Богу не покоряется, если свобода не покорена разуму. Трудно
что-либо высокое преподать еще новоначальному и младенцу возрастом.
Горе тебе, граде, в нем же царь твой юн (Еккл.10:16). Кто покорит
себя Богу, тот близок к тому, чтобы покорилось ему все. Кто познал себя,
тому дается ведение всего, потому что познать себя есть полнота ведения
о всем, и в подчинении души твоей подчинится тебе все. В то время как
смирение воцаряется в житии твоем, покоряется тебе душа твоя, а с нею
покоряется тебе все, потому что в сердце твоем рождается мир Божий. Но
пока ты вне его, не только страсти, но и обстоятельства будут
непрестанно преследовать тебя. Подлинно, Господи, если не смиряемся, ты
не престаешь смирять нас. Истинное смирение есть порождение ведения, а
истинное ведение есть порождение искушений.
Долгое время искушаемый в десных и шуих, неоднократно
изведав себя сими двумя способами, прияв на себя бесчисленные удары
противника и сподобившись втайне великих вспоможений, в продолжение
многих лет снискал я опытность и, по благодати Божией, опытно дознал
следующее. Основание всего доброго, возвращение души из вражия плена,
путь, ведущий к свету и жизни, - все это заключено в сих двух способах:
собрать себя воедино и всегда поститься, то есть премудро и благоразумно
поставить для себя правилом воздержание чрева, неисходное пребывание на
одном месте, непрестанное занятие богомыслием. Отсюда покорность чувств;
отсюда трезвенность ума; отсюда укрощение свирепых страстей,
возбуждающихся в теле; отсюда кротость помыслов; отсюда светлые движения
мысли; отсюда рачительность к делам добродетели; отсюда высокие и тонкие
умопредставления; отсюда не знающие меры слезы, источающиеся во всякое
время, и память смертная; отсюда чистое целомудрие, совершенно далекое
от всякого мечтания, искушающего мысль; отсюда проницательность и
дальновидность; отсюда глубокие, таинственные понятия, какие ум
постигает при пособии Божественных словес, и внутренние движения,
происходящие в душе, разделение и различение духовного как в святых
силах и истинных видениях, так и в суетных мечтаниях. Отсюда тот страх
на путях и стезях, который в море мысли отсекает леность и нерадение,
тот пламень ревности, который попирает всякую опасность и превозмогает
всякий страх, та горячность, которая пренебрегает всяким вожделением, и
изглаждает оное в уме, и вместе с прочим приводит в забвение всякое
памятование о преходящем; короче сказать, отсюда свобода истинного
человека, душевная радость и воскресение со Христом во Царствии.
Если же кто вознерадит о сих двух способах, то пусть
знает, что не только повредит он себе во всем, что пред сим сказано, но
поколеблет и самое основание всех добродетелей пренебрежением сих двух
добродетелей. И как они, если кто удержит их в себе и пребудет в них,
суть начало и глава Божественного делания в душе, дверь и путь ко
Христу, так, если кто отступит и удалится от них, то придет к сим двум
противоположным тому порокам, разумею же телесное скитание и бесчестное
чревоугодие. Это суть начала противного сказанному выше, и они дают
место в душе страстям.
И первое начало одной причины прежде всего покорные
чувства разрешает от уз воздержности; что же наконец бывает от сего?
Неуместные и неожиданные сходбища, приближающие к падениям, мятеж
сильных волн, возбуждаемый видением, быстрое воспламенение очей,
овладевающее телом и заключающее его в оковы, удобное поползновение в
мыслях, неудержимые помыслы, стремящиеся к падению, охлаждение любви к
делам Божиим, постепенное ослабление в предпочтении безмолвия и
совершенное оставление правила жития своего; а вследствие того, что
представляется человеку в непроизвольных и разных видениях и встречается
при перехождении из страны в страну, из места в место, - возобновление
забытых, худых дел и обучение иным, которых прежде он не знал. И
страсти, которые, по благодати Божией, были уже умерщвлены в душе и
истреблены забвением памятований, хранившихся в уме, снова начинают
приходить в движение и понуждать душу к их деланию. Вот что (если не
говоришь и не входишь в подробности о всем прочем) открывается
вследствие оной первой причины, то есть скитания тела и нетерпеливости в
перенесении бедствований безмолвия.
Что же бывает следствием другой причины, то есть если
начато нами дело свиней? Что же это за дело? Не то ли, чтобы дозволять
чреву не знать границ, непрестанно наполнять его и не иметь указанного
времени на удовлетворение телесных потребностей, какое свойственно
наблюдать существам разумным? И что же наконец выходит из этого? Отсюда
тягость в голове, великое отягощение в теле и расслабление в мышцах, а
от сего - необходимость оставлять Божию службу, потому что приходят
леность творить на ней земные поклоны, нерадение о поклонах обычных,
омрачение и холодность мысли, ум, одебелевший и неспособный к
рассудительности от смятения и великого омрачения помыслов, густой и
непроницаемый туман, распростертый в целой душе, сильное уныние при
всяком Божием деле, а также и при чтении, потому что человек не способен
вкушать сладость словес Божиих; великая леность к отправлению
необходимых дел, ум неудержимый, скитающийся всюду по земле; большее
накопление соков во всех членах, по ночам нечистые мечтания скверных
призраков и нелепых изображений, исполненных похотения, которое
проникает в душу и в самой душе нечисто исполняет свои хотения. И
постеля у бедного, и одежда его, и даже все тело оскверняются множеством
срамных нечистот, какие лиются у него как бы из источника. И это бывает
у него не только ночью, но и днем, потому что тело всегда источает
нечистоты и оскверняет мысль, так что человек отрекается поэтому от
целомудрия. Приятность щекотаний в целом теле его производится
непрестанным и нестерпимым разжжением. И бывают у него обольстительные
помыслы, которые изображают перед ним красоту и собеседованием с ними во
всякое время раздражают и щекотят ум. И человек, нимало не колеблясь,
сочетавается с сими помыслами, помышляя о них и вожделевая их по причине
омрачения в нем рассудка. И это есть то самое, что сказал и Пророк: вот
воздаяние сестре Содоме, которая, роскошествуя, ела хлеб в сытость, и
так далее (Иез.16:49). И о сем-то сказано одним из великих мудрецов, что
если кто с великою роскошию будет питать тело свое, то душу свою
подвергнет брани; и если придет в себя и примет на себя труд принудить
себя, чтобы овладеть самим собою, то не возможет сего по чрезмерному
разжжению телесных движений и потому что сильны и понудительны
раздражения и щекотания, производимые теми, которые пленяют душу своими
хотениями. Видишь ли в этом тонкость сих безбожных? И он же говорит еще:
телесное наслаждение своею мягкостию и влажностию производит, что скоро
снискиваются душою юношеские страсти, и окружает ее смерть, и человек
подпадает суду Божию.
А душа, занятая памятованием своих обязанностей,
упокоевается в свободе своей; заботы ее невелики, она ни в чем не
раскаивается, промышляя о добродетели, обуздывая страсти, храня
добродетель, в возрастание приводит беспечальную радость, добрую жизнь
вводит в безопасную пристань. Телесные же наслаждения не только
усиливают страсти и восставляют их на душу, но даже исторгают ее из
самого корня, и с тем вместе разжигают чрево к невоздержанию, бесчинию
до крайней расточительности, и понуждают безвременно удовлетворять
телесным потребностям. Одолеваемый сим не хочет стерпеть малого голода и
владеть собою, потому что он - пленник страстей.
Вот постыдные плоды чревоугодия. А выше описанные
плоды терпения, пребывания на одном месте и в безмолвии великую пользу
доставляют душе [1].
Посему и враг, зная времена наших естественных потребностей, побуждающих
природу удовлетворять себя, зная, что от скитания очей и упокоения чрева
ум приходит в кружение, старается и усиливается в таковые именно времена
побуждать нас, чтобы увеличивали мы естественные потребности, и посевать
в нас образы лукавых помыслов, чтобы, если можно, страсти в усиленной
борьбе взяли верх над природою и человек погряз в грехопадениях. А
потому, как враг знает времена, так и нам должно знать немощь свою и
силу естества своего, что она недостаточна к сопротивлению стремлениям и
движениям в оные времена, и тонкости помыслов, которые в очах наших по
легкости уподобляются пуху, и что не можем видеть их [2]
и противостать тому, что встречается с нами, и по причине многого
испытания, какому не раз бедственно подвергались мы и каким искушал нас
враг, наконец умудриться и не дозволять себе опрометчиво исполнять волю
нашего покоя, не уступать над собою победу алчбе, но паче если будет
изнурять и утеснять нас голод, не двигаться с места своего безмолвия, не
ходить туда, где удобно случается с нами это, и не уготовлять себе
предлогов и способов к тому, чтобы уйти из пустыни. Ибо это явные
замыслы врага. Если же пребудешь в пустыне, то не подвергнешься
искушению, потому что не увидишь ни женщин, ни чего-либо вредного для
жития твоего, и не услышишь непристойных гласов.
...Что тебе и пути египетскому, еже пити воду
геонскую (Иер.2:18)? Пойми, что говорю тебе; покажи врагу терпение
свое и опытность свою в малом, чтобы не искал у тебя великого. Пусть это
малое будет для тебя указанием, как низложить в том сопротивника, чтобы
не было у него времени и не изрыл он тебе великих западней. Ибо кто не
послушается врага, чтобы на пять шагов отойти от места своего безмолвия,
тот может ли послушаться и уйти из пустыни или приблизиться к селению?
Кто не соглашается посмотреть в окно из безмолвной своей келии, тот
согласится ли выйти из нее? И кого едва убедишь вечером вкусить весьма
мало пищи, того уловят ли помыслы есть прежде времени? Кто стыдится
насыщаться и чем-либо дешевым, тот пожелает ли дорогих яств? Кого не
убедишь посмотреть на свое тело, тот уловится ли любопытством видеть
чужие красоты?
Посему явно, что иной, вначале пренебрегая малым,
побеждается, и таким образом дает врагу повод нападать на него в
великом. Кто не заботится о том, чтобы хотя на краткое время
продолжилась временная жизнь его, тот побоится ли озлоблений и скорбей,
приводящих к желанной смерти? Это брань рассудительная, потому что
мудрые не дозволяют себе замышлять о великих подвигах, но терпение,
показываемое ими в малом, охраняет их от впадения в великие труды.
Поэтому диавол усиливается сначала сделать, чтобы
оставлена была непрестанная сердечная молитва, а потом внушает
пренебрежение к уставленным временам молитвы и правила, совершаемого
телесно. И таким образом вначале помысл предается слабости вкусить
прежде времени какую-нибудь малость пищи и что-либо самое незначительное
и ничтожное, а по впадении в нарушение воздержания своего человек
поползается в неумеренность и распутство. Сначала одолевается желанием
(лучше же сказать, маловажным представляется это в глазах его)
посмотреть на наготу своего тела или на другую какую красоту членов
своих, когда снимает с себя одежды свои, или когда выходит он для
телесной потребности или к воде, и расслабит чувства свои, или смело
положит руку под одежды свои и начнет осязать тело свое, а потом
восстает уже в нем и прочее одно за другим. И кто прежде охранял
твердыню ума и скорбел о чем-либо одном из сказанного, тот отверзает
тогда к себе широкие и опасные входы, потому что помыслы (скажу
уподобительно), как вода, пока отвсюду бывают сдерживаемы, соблюдают
добрый свой порядок; а если мало из твердыни своей выступят наружу,
производят разорение ограды и великое опустошение. Ибо враг днем и ночью
стоит у нас перед глазами, примечает, выжидает и высматривает, каким
отверстым входом чувств наших войти ему. И когда допущено нами нерадение
в чем-либо одном из сказанного выше, тогда этот хитрый и бесстыдный пес
пускает в нас стрелы свои. И иногда природа сама собою начинает любить
покой, вольность, смех, парение мыслей, леность - и делается источником
страстей и пучиною мятежа; а иногда противник внушает это душе. Но мы
великие труды свои заменим, наконец, трудами малыми, которые почитаем за
ничто. Ибо если сии пренебрегаемые нами труды, как показано,
предотвращают многие великие подвиги, неудобоисполнимые труды, самые
жаркие борьбы и тяжкие удары - кто не поспешит сими малыми
предварительными трудами обрести себе сладостный покой?
О, как удивительна ты, мудрость, как издалека все
предусматриваешь! Блажен, кто обрел тебя. Он свободен от нерадения
юности. Если кто за маловажную вещь из своей собственности покупает
врачевство от великих страстей, то хорошо он делает. Ибо однажды некто
из любомудрых, покачнувшись от слабости и ощутив это, немедленно сел,
приведя себя в прямое положение; другой, посмотрев на него, рассмеялся
на это. Но он отвечал: "Не этого убоялся я, но боюсь небрежения: потому
что малая небрежность нередко ведет к великим опасностям. А тем, что
нарушил я порядок и вскоре исправился, показал, что я трезвен и не
пренебрегаю даже и тем, что не страшно". Вот любомудрие - человеку, что
ни делает он, и в малом и в незначительном быть всегда трезвенным. Он
уготовляет себе великое упокоение, и не спит, чтобы не случилось с ним
чего-либо противного, но заблаговременно пресекает к тому причины и ради
маловажных вещей переносит малую скорбь, уничтожая ею скорбь великую.
А безрассудные малый близкий покой предпочитают
отдаленному Царству, не зная, что лучше претерпеть мучения в подвиге,
нежели упокоиться на ложе земного царства и быть осуждену за леность.
Мудрым вожделенна смерть, только бы не подпасть обвинению, что
какое-либо из дел своих исполнили без трезвенности. Почему и говорит
мудрый: будь бодрствен и трезвен ради жизни своей, потому что сон ума
сроднен истинной смерти и есть ее образ. А богоносный Василий говорит:
кто ленив в чем-либо малом, до него касающемся, о том не верь, что
отличится он в великом.
Не унывай, когда дело о том, что доставит тебе жизнь,
и не поленись за это умереть, потому что малодушие - признак уныния, а
небрежение - матерь того и другого. Человек боязливый дает о себе знать,
что страждет двумя недугами, то есть животолюбием и маловерием. А
животолюбие - признак неверия. Но кто пренебрегает сим, тот удостоверяет
о себе, что всею душою верует Богу и ожидает будущего.
Если кто приблизился к Богу без опасностей, подвигов
и искушений, то и ты подражай ему. Сердечная бодрость и пренебрежение
опасностей бывают по одной из сих двух причин: или по жестокосердию, или
по великой вере в Бога. За жестокосердием следует гордость, а за верою -
смиренномудрие сердца. Человек не может приобрести надежды на Бога, если
прежде, в своей мере, не исполнял воли Его. Ибо надежда на Бога и
мужество сердца рождаются от свидетельства совести, и только при
истинном свидетельстве ума нашего имеем мы упование на Бога.
Свидетельство же ума состоит в том, что человека нимало не осуждает
совесть, будто бы вознерадел о чем-либо таком, к чему обязан он, по мере
сил своих. Если не осудит нас сердце наше, дерзновение имамы к Богу
(1Ин.3:21). Посему дерзновение бывает следствием преспеяния в
добродетелях и доброй совести. Потому мучительное дело - раболепствовать
телу. Кто хотя несколько ощутит в себе надежды на Бога, тот не
согласится уже по нужде работать этому жестокому владыке - телу. Богу же
нашему слава во веки веков! Аминь.
Всегдашнее молчание и хранение безмолвия бывают у
человека по следующим трем причинам: или ради славы человеческой, или по
горячей ревности к добродетели, или потому, что человек внутри себя
имеет некое Божественное собеседование, и ум его влечется к оному.
Поэтому если в ком нет одной из последних причин, то по необходимости
недугует он первою немощию. Добродетель есть не обнаружение многих и
различных дел, совершаемых телесно, но самое мудрое в надежде своей
сердце, потому что правильная цель привязывает его к делам по Богу. Ум и
без дел телесных может совершать доброе. А тело без сердечной мудрости,
если и делает что, не может извлечь из сего пользы. Впрочем, человек
Божий, когда находит удобство к совершению доброго дела, не утерпит,
чтобы не доказать любви к Богу трудом делания своего. Первый чин всегда
успевает, второй часто успевает, а иногда и нет. Но не думай, что
маловажное дело - человеку всегда быть далеким от причин, возбуждающих
страсти. Богу же нашему слава во веки веков! Аминь.
Движение в низших членах тела, бывающее без усиленных
помыслов неуместного сластолюбия, которое возбуждается с воспламенением
и против воли влечет душу в бедствие, без сомнения, есть следствие
пресыщения чрева. Если же чрево и соблюдает, может быть, умеренность в
пище, но члены непроизвольно, каким бы то ни было образом, приходят в
движение, то знай, что в самом теле - источник страсти. И в этой борьбе
почитай для себя крепким и непреодолимым оружием - удаляться от
лицезрения женщин, потому что противник не может произвести в нас того,
что в состоянии сделать природа своею силою. Ибо не думай, что природа
забывает о том, что естественно всеяно в нее Богом для чадородия и для
испытания пребывающих в сем подвиге. Но удаление от предметов вожделения
умерщвляет в членах похоть, производит забвение о ней и истребляет ее.
Инаковы помыслы о предметах, которые весьма
отдаленны, проходят только в мысли и производят собою легкое и едва
ощутительное движение. Инаковы же помыслы, которые погружают ум в
видение предмета, не оставляя его в самозабвении, возбуждают страсти
близостию, питают человека, как елей питает горение светильника,
воспламеняют страсть уже омертвевшую и угасшую и море тела возмущают
движением корабля мысли. То естественное движение, какое бывает в нас
собственно ради чадородия, без присовокупления чего-либо отвне, не может
возмутить чистоты произволения и потревожить целомудрия, потому что Бог
не дал природе силы преодолевать доброе произволение, устремляться к
Нему. Но когда возбужден кто или раздражительностию, или похотию, тогда
не сила естественная понуждает его выйти из пределов естества и
выступить из своих обязанностей, а то, что присовокупляем мы к естеству
по побуждениям воли. Что ни сотворил Бог, все сотворил прекрасно и
соразмерно. И пока правильно сохраняется в нас мера соответственности в
естественном, движения естественные не могут понудить нас уклониться с
пути; напротив того, в теле возбуждаются одни стройные движения, которые
дают только знать, что есть в нас естественная страсть, но не производят
щекотания и смятений, чтобы тем воспрепятствовать целомудрию, а также не
омрачают ума раздражительностию и не приводят из мирного состояния в
состояние гневное. Если же увлекаемся иногда чувственным (отчего и
раздражительность принимает обыкновенно противоестественное стремление)
и предаемся или ядению, или питию в превосходящем меру количестве, или
сближению с женщинами и смотрению на них, или беседам о них, чем
воспламеняется и быстро распространяется в теле огнь похотения, то
естественную кротость свою изменяем при этом в свирепость или по причине
множества в теле влаг, или по причине видения разных вещей.
Бывает же иногда движение в членах и по Божию
попущению за наше самомнение; и оно уже не таково, как прежнее. Ибо те
брани называем свободными, и в них виден путь общего естества. О сей же
брани, которая, по причине нашего самомнения, бывает вследствие
попущения, знаем, что, когда долгое время бываем внимательными к себе и
трудимся, даже почитаем себя преуспевшими несколько, попускается терпеть
нам сию брань, чтобы научиться смирению. Прочие же брани, без этой
причины бывающие нам не по силам, происходят от нашей лености. Ибо
естество, когда по чревоугодию принимает в себя какое-то добавление к
чувственному, не соглашается уже хранить тот порядок, какой установлен
при его создании. Кто добровольно отринул скорби и неисходное пребывание
в келии, тот понуждается возлюбить грехи. Ибо без скорбей не может
расстаться с обольщением мудрования. В какой мере умножаются труды, в
такой уменьшаются грехи, потому что скорби и опасности умерщвляют в
страстях сладострастие, а покой питает и возращает их.
Наконец, ясно дознал я, что Бог и Ангелы Его
радуются, когда мы в нуждах, а диавол и делатели его - когда мы в покое.
Если же в скорбях и теснотах совершаются заповеди Божии, а мы уничижили
их, то значит уже, что вопреки Божию повелению ухищряемся пренебрегать
заповедями по причине страстей, рождающихся от нашего покоя, и приводим
в бездействие причину добродетели, то есть тесноту и скорбь, и, по мере
приобретаемого нами себе покоя, даем в себе место страстям, потому что в
утесняемом теле помыслы не могут предаваться суетным парениям. Когда кто
с радостию несет на себе труды и скорби, тогда может сильно обуздывать
помыслы, потому что помыслы сии трудами приводятся в бездействие. Когда
человек памятует прежние свои грехи и наказывает себя, тогда и Бог
прилагает попечение о том, чтобы упокоить его. Бог радуется, что за
уклонение от пути Божия сам он наложил на себя наказание, что служит
знаком покаяния. И чем более делает он принуждений душе своей, тем паче
приумножается Богом честь его. Всякая же радость, причина которой не в
добродетели, в обретшем оную немедленно возбуждает похотливые движения.
Но содержи в мысли и то, что сказали мы это о всяком страстном, а не о
естественном, похотении. Богу же нашему да будет слава во веки веков!
Аминь.
Добродетели одна другой преемственны, чтобы путь
добродетели не был трудным и тяжким, чтобы можно было преуспевать в них
по порядку и находить в этом для себя облегчение и чтобы таким образом
самые трудности, переносимые ради добра, соделались любезными, как нечто
доброе. Ибо никто не может приобрести действительной нестяжательности,
если не убедит и не уготовит себя к тому, чтобы с радостию переносить
искушения. И никто не может переносить искушений, кроме уверившегося,
что за скорби, к участию в которых уготовил он себя, можно приять нечто
превосходящее телесный покой. Посему во всяком, кто уготовал себя к
нестяжательности, сперва возбуждается любовь к скорбям, а потом приходит
к нему помысл не приобретать того, что есть в этом мире. И всякий,
приступающий к перенесению скорби, сперва укрепляется верою, а потом
приступает к скорбям. Кто лишает себя вещественного, но не отнял у себя
действенности чувств, разумею зрение и слух, тот уготовил себе сугубую
скорбь и будет сугубо бедствовать и скорбеть. Лучше же сказать: какая
польза лишать себя чувственных вещей - и услаждать ими чувства? Ибо от
ощущений, производимых сими вещами, человек терпит то же самое, что
прежде терпел при совершении дела, потому что памятование о привычке к
ним не выходит у него из мысли. А если мысленные представления вещей без
самых вещей производят в человеке болезненное чувство, что скажем, когда
при нас и близко к нам - самые вещи? Прекрасно, наконец, отшельничество,
потому что много содействует, сильно укрощает помыслы, самым пребыванием
в отшельничестве влагает в нас силы и учит великому терпению в
постигающих человека необходимых скорбях.
Не домогайся заимствоваться советом у человека,
который не ведет одинакового с тобою образа жизни, хотя он и крайне
мудр. Доверь помысл свой лучше человеку неученому, но опытно изведавшему
дело, нежели ученому философу, который рассуждает по своим
исследованиям, не испытав на деле. Что же такое опыт? Приобрести опыт -
значит не подойти только человеку к каким-либо вещам и посмотреть на
них, не прияв в себя ведения о них, но по долгом обращении с ними ясно
ощутить на опыте их пользу и вред. Ибо нередко вещь наружно кажется
вредною, но внутри ее все оказывается исполненным пользы. То же разумей
и о противном сему, то есть нередко кажется вещь имеющею пользу, но
внутренне исполнена вреда. Потому многие от выгодных, по-видимому, вещей
несут ущерб; и оттого свидетельство ведения не истинно. А потому
пользуйся таким советником, который умеет в терпении обсудить, что
требует рассуждения. Поэтому-то не всякий, подающий совет, достоин
доверенности, но только тот, кто прежде сам хорошо управил свободу свою
и не боится осуждения и клеветы.
Когда на пути своем находишь неизменяемый мир, тогда
бойся, потому что далеко отстоишь от прямой стези, протоптанной
утружденными стопами святых. Ибо пока ты еще на пути ко граду Царствия,
признаком приближения твоего ко граду Божию да будет для тебя следующее:
сретают тебя сильные искушения; и чем более приближаешься и
преуспеваешь, тем паче предстоящие тебе искушения умножаются. А потому,
как скоро на пути своем ощутишь в душе своей наибольшие и сильнейшие
искушения, знай, что в это время душа твоя действительно втайне вступила
на новую высшую ступень, и приумножена ей благодать в том состоянии, в
каком она поставлена, потому что, соответственно величию благодати, в
такой же именно мере и в скорбь искушений вводит Бог душу, и вводит не в
мирские искушения, какие бывают с иными для обуздания порока и дел
явных, не телесные возмущения разумей также под искушениями, но
искушения, какие приличны инокам в их безмолвии и которые опишем
подробно впоследствии. Если же душа в немощи и нет у ней достаточных сил
для великих искушений, а потому просит, чтобы не войти ей в оные, и Бог
послушает ее, то наверное знай, что в какой мере не имеет душа
достаточных сил для великих искушений, в такой же она недостаточна и для
великих дарований; и как возбранен к ней доступ великим искушениям, так
возбраняются ей и великие дарования, потому что Бог не дает великого
дарования без великого искушения. Соразмерно с искушениями определены
Богом и дарования, по Его премудрости, которой не постигают созданные
Им. Наконец, по жестоким скорбям, посылаемым на тебя Божиим Промыслом,
постигает душа твоя, какую прияла она честь от величия Божия. Ибо по
мере печали бывает и утешение.
Вопрос. Как же поэтому? Сперва ли искушение, и
потом дарование; или сперва дарование, а за ним уже и искушение?
Ответ. Не приходит искушение, если душа не
приимет сперва втайне величия паче меры своей, и Духа благодати,
приятого ею прежде. О сем свидетельствуют искушения самого Господа, а
подобно сему и искушения апостолов, которым не было попущено войти в
искушения, пока не прияли Утешителя. Кто приобщается благ, тому прилично
терпеть и искушения, потому что скорбь его после блага. Так угодно было
благому Богу творить со всеми. И хотя это действительно так, то есть
благодать прежде искушения, однако же ощущение искушений, для испытания
свободы, непременно предшествовало ощущению благодати. Ибо благодать ни
в ком никогда не предшествует испытанию искушений. Благодать
предускоряет в уме, но замедляет в ощущении. И нам во время сих
искушений прилично уже иметь два противоположных и ни в чем не сходных
между собою ощущения, то есть радость и страх; радость - потому что
оказываешься идущим по пути, проложенному святыми, лучше же сказать -
Самим Оживотворителем всех, как это явствует из рассмотрения искушений.
Страх же должны мы иметь, чтобы не по причине гордости терпеть в этом
искушение. Впрочем, смиренномудрые умудряются благодатию и могут все это
различать и дознавать, то есть какое искушение от плода гордости и какое
- от ударов, наносимых [1]
любовию. Искушения при вступлении в доброе житие и при возрастании оного
отличаются от искушений, попущаемых для вразумления за гордыню сердца.
Искушение друзей Божиих, то есть смиренномудренных
Искушения, какие бывают душе от духовного жезла к ее
преспеянию и возрастанию и которыми она обучается, испытывается и
вводится в подвиг, суть следующие: леность, тяжесть в теле, расслабление
членов, уныние, смущение мыслей, мнительность от изнеможения тела,
временное пресечение надежды, омрачение помыслов, недостаток
человеческой помощи, скудость в потребном для тела и тому подобное. От
сих искушений человек приобретает душу одинокую и беззащитную, сердце
омертвевшее и смирение. И сим дознается, начал ли он вожделевать
Создателя. Промыслитель соразмеряет искушения с силами и потребностями
приемлющих оные. В нас срастворяются и утешение и поражение, свет и
тьма, брани и помощь, короче сказать, теснота и пространство. И это
служит знаком, что человек при помощи Божией преуспевает.
Искушения, бывающие по Божию попущению на людей
бесстыдных, которые в мыслях своих превозносятся пред благостию Божиею и
оскорбляют гордостию своею Божию благость, суть следующие явные
демонские искушения, превышающие пределы душевных сил: отъятие силы
мудрости, какую имеют люди, покоя не дающее ощущение в себе блудной
мысли, попускаемой на них для смирения их превозношения, скорая
раздражительность, желание поставить все по своей воле, препираться на
словах, делать выговоры, пренебрегающее всем сердце, совершенное
заблуждение ума, хулы на имя Божие, юродивые, достойные смеха, лучше же
сказать, слез, мысли, будто бы пренебрегают ими люди, в ничто обращается
честь их, и тайно и явно, разными способами наносится им стыд и
поругание от бесов, наконец, желание быть в общении и обращении с миром,
непрестанно говорить и безрассудно пустословить, всегда отыскивать себе
новости и даже лжепророчества, обещать многое сверх сил своих. И это
суть искушения духовные.
К числу искушений телесных принадлежат: болезненные,
многосложные, продолжительные, неудобоизлечимые припадки, всегдашние
встречи с людьми худыми и безбожными. Или человек впадает в руки
оскорбителей, сердце его вдруг, и всегда без причины, приводится в
движение страхом Божиим; часто терпит он страшные, сокрушительные для
тела падения с камней, с высоких мест и с чего-либо подобного, наконец,
чувствует оскудение в том, что помогает сердцу Божественною силою и
упованием веры; короче сказать, и их самих и близких им постигает все
невозможное и превышающее силы. Все же это, нами изложенное, принадлежит
к числу искушений гордости.
Начало же оных появляется в человеке, когда начинает
кто в собственных глазах своих казаться себе мудрым. И он проходит все
сии бедствия по мере усвоения им себе таковых помыслов гордости.
Наконец, по роду искушений своих заключай о путях тонкости ума твоего.
Если же видишь, что некоторые из сих искушений смешаны с искушениями,
сказанными прежде, то знай, что сколько имеешь ты оных, столько же
проникает в тебя гордыня.
Послушай еще и о другом способе заключать об
искушениях. Всякое тесное обстоятельство и всякая скорбь, если нет при
них терпения, служат к сугубому мучению, потому что терпение в человеке
отражает бедствия, а малодушие есть матерь мучения. Терпение есть матерь
утешения и некая сила, обыкновенно порождаемая широтою сердца. Человеку
трудно найти таковую силу в скорбях своих без Божественного дарования,
обретаемого неотступностию молитвы и излиянием слез.
Когда угодно Богу подвергнуть человека большим
скорбям, попускает впасть ему в руки малодушия. И оно порождает в
человеке одолевающую его силу уныния, в котором ощущает он подавление
души, и это есть вкушение геенны; сим наводится на человека дух
исступления, из которого источаются тысячи искушений: смущение,
раздражение, хула, жалоба на судьбу, превратные помыслы, переселение из
одной стороны в другую и тому подобное. Если же спросишь: что причиною
всего этого? - то скажу: твое нерадение. Сам ты не позаботился взыскать
врачевства от этого. Врачевство же от всего этого одно; при помощи
только оного человек находит скорое утешение в душе своей. Какое же это
врачевство? Смиренномудрие сердца. Без него никто не возможет разорить
преграду сих зол; скорее же найдет, что превозмогли над ним бедствия.
Не гневайся на меня, что говорю тебе правду. Не
взыскал ты смиренномудрия всею душою твоею. Но если хочешь, вступи в его
область, и увидишь, что освободит оно тебя от порока твоего. По мере
смиренномудрия дается тебе терпение в бедствиях твоих; а по мере
терпения облегчается тяжесть скорбей твоих, и приемлешь утешение; по
мере же утешения твоего увеличивается любовь твоя к Богу; и по мере
любви твоей увеличивается радость твоя о Духе Святом. Щедролюбивый Отец
наш - у истинных сынов Своих, когда соблаговолит сотворить облегчение их
искушений - не отъемлет искушений их, но дает им терпение в искушениях.
И они рукою терпения своего приемлют все сии блага к усовершению душ
своих. Да сподобит и нас Христос Бог по благодати Своей в благодарении
сердца претерпеть злое из любви к Нему! Аминь.
Телесная добродетель в безмолвии очищает тело от
вещественного в нем, а добродетель ума смиряет душу и очищает ее от
грубых губительных мыслей, чтобы не ими занималась она страстно, но паче
пребывала в созерцании своем. Созерцание сие приближает ее к
разоблачению ума, что называется созерцанием невещественным. И это есть
духовная добродетель: это возносит мысль от земного, приближает ее к
первому духовному созерцанию, и пред Богом поставляет и мысль, и
созерцание неизглаголанной славы (а это есть возбуждение представлений о
величестве естества Божия), и отлучает ум от мира сего и от ощущения
его. Сим-то утверждаемся в оной нам предоставленной надежде и
удостоверяемся в исполнении ее [1],
- и это есть препрение, о котором сказал Апостол (Гал.5:8), то
есть удостоверение, которым, по обетованной нам надежде, ум мысленно
приводится в веселие. Выслушай же, что значит сие и как бывает то или
другое из сказанного.
Телесное житие по Богу составляют дела телесные;
делами же телесными именуются те, которые для очищения плоти в
добродетельной деятельности совершаются явными действиями, которыми
человек очищается от плотской нечистоты. Житие умное есть дело сердца,
неослабно продолжаемое с заботливою мыслию о Суде, или правде Божией и
судах Божиих, также непрестанная молитва сердца, мысль о Промысле и
попечении Божием, как частном, так и общем, усматриваемом в целом мире,
и охранение себя от страстей тайных, чтобы не встречалось ничего
страстного в области сокровенной и духовной. Все это есть дело сердца;
оно-то и называется житием умным. В сем деле жития, называемом душевною
деятельностию, сердце утончается, отлучается от общения с
противоестественною, ничтожною жизнию, а потом начинает иногда
возбуждаться к тому, чтобы с размышлением смотреть на вещи чувственные,
созданные для потребности и возращения тела, и разумевать, как их
служением дается сила четырем стихиям в теле.
Житие духовное есть деятельность без участия чувств.
Оно описано отцами. Как скоро умы святых приемлют на себя оное,
отъемлются от среды воззрение вещественное и дебелость тела, и
начинается уже воззрение умное (а воззрением вещественным называю тварь
первоначального естества), и от сего вещественного воззрения человек
удобно возводится к познанию уединенного жития, которое, по ясному
истолкованию, есть удивление Богу. Это есть то высокое состояние при
наслаждении будущими благами, какое дается в свободе бессмертной жизни,
в жизни по воскресении, потому что природа человеческая не перестанет
там всегда удивляться Богу, вовсе не имея никакого помышления о тварях;
ибо если было бы что подобное Богу, то ум мог бы подвигнут быть к этому,
иногда Богом, а иногда сим самым. Но поелику всякая красота твари в
будущем обновлении ниже красоты Божией, то как может ум воззрением своим
устраниться от красоты Божией? Итак, что же? Опечалят ли его
необходимость умереть, или тягость плоти, или память о родных, или
естественная потребность, или бедствия, или препятствия, или неведомое
парение, или несовершенство природы, или окружение стихиями, или встреча
одного с другим, или уныние, или утомительный телесный труд? Нимало. Но
хотя все сие и бывает в мире, однако же в то время, когда покрывало
страстей снято с очей ума и зрит он будущую славу, мысль тотчас
возносится в восторге. И если б в этой жизни таковому состоянию не
положил Бог предела, сколько именно промедлить в оном, и притом
дозволялось это человеку во всю его жизнь, то человек не мог бы и здесь
устраниться от воззрения на сие, и тем паче не возможет там, где нет
всего исчисленного выше. Ибо добродетель оная не имеет пределов, и мы
самим делом и существенно войдем внутрь дворов царских, если сподобимся
того за житие свое.
Посему как же может ум устраниться и удалиться от
дивного и Божественного оного созерцания и остановиться на чем-либо
ином? Горе нам, что не знаем душ своих и того, к какому житию мы
призваны; но эту жизнь немощи, это состояние живущих, эти скорби мира и
самый мир, пороки его и упокоение его почитаем чем-то значительным!
Но, Христе, единый всесильный! Блажен, емуже есть
заступление его у Тебе: восхождения в сердце своем положи (ср.:
Пс.83:6). Ты, Господи, отвращай лица наши от мира к тому, чтобы
вожделевать Тебя, пока не увидим, что такое мир, и не перестанем верить
тени, как действительности. Вновь сотворив, обнови, Господи, в уме нашем
рачение прежде смерти, чтобы в час исшествия нашего нам знать, каковы
были вшествия и исшествия наши в мире сем, пока не совершено нами дело,
на которое по воле Твоей первоначально мы призваны в жизнь, и потом не
воспринята надежда умом, исполненным упования, получить, по обетованию
Писаний, великие блага, какие уготовала любовь Твоя, во втором
воссоздании, о котором памятование сохраняется верою в таинства.
Очищение плоти есть неприкосновенность к плотской
скверне. Очищение души есть освобождение от тайных страстей, возникающих
в уме. Очищение же ума совершается откровением таин. Ибо очищается он от
всего, что по дебелости своей подлежит чувству. Малые дети невинны
телом, бесстрастны по душе; но никто не назовет их чистыми и по уму. Ибо
чистота ума есть совершенство в самом действии небесного воззрения, к
которому без участия чувств возбуждаемся духовною силою горних украшений
и бесчисленных чудес оного небесного мира, наслаждение которыми в
невидимом служении их разделяется для тех и других тонкими
умопредставляемыми Божественными откровениями, непрестанно и на всякий
час изменяющимися. Сам Бог наш да сподобит нас созерцать Его
непокровенным умом, а потом и непосредственно во веки веков! Ему слава!
Аминь.
Вера есть дверь таинств. Как телесные очи видят
предметы чувственные, так вера духовными очами взирает на сокровенное. У
нас два душевных ока, как говорят отцы, подобно тому, как два же
телесных ока; но потребность видения не одна и та же в каждом из очей
душевных. Одним оком видим тайны Божией славы, сокровенные в естествах,
то есть силу и премудрость Божию и совечное промышление Божие о нас,
постигаемое из величия управления нами; а подобно сему тем же оком
созерцаем и небесные сослужебные нам чины. Другим же оком созерцаем
славу святого естества Божия, когда благоволит Бог ввести нас в духовные
таинства и в уме нашем отверзет море веры.
Как благодать на благодать людям по Крещении дано
покаяние, потому что покаяние есть второе возрождение от Бога. И то
дарование, которого залог прияли мы от веры, приемлем покаянием.
Покаяние есть дверь милости, отверстая усильно ищущим его; сею дверию
входим в Божию милость; кроме этого входа не обретем милости; вси бо,
по слову Божественного Писания, согрешиша... оправдаеми туне
благодатию Его (Рим.3:23,24). Покаяние есть вторая благодать, и
рождается в сердце от веры и страха; страх же есть отеческий жезл,
управляющий нами, пока не достигнем духовного рая благ; а когда
достигнем, тогда оставит он нас и возвратится.
Рай есть любовь Божия, в которой наслаждение всеми
блаженствами, - где блаженный Павел напитался преестественною пищею, и
как скоро вкусил там плода с древа жизни, воскликнул, сказав: Ихже
око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже
уготова Бог любящим Его (1Кор.2:9). Плоды древа сего возбранены
Адаму по умышлению диавольскому. Древо жизни есть любовь Божия, от
которой отпал Адам; и с тех пор не встречала уже его радость, но работал
и трудился он на земле терний. Лишенные любви Божией, если и по правоте
ходят, едят тот хлеб пота в делах своих, какой повелено есть
первозданному по падении его. Пока не приобретем любви, делание наше на
земле терний; и хотя сеяние наше бывает сеянием правды, - и сеем и
пожинаем мы среди терний, и ежечасно уязвляемся ими, и что ни делали б к
своему оправданию, живем в поте лица. А когда обретем любовь, тогда
станем питаться небесным хлебом и укрепляться в силах без работы и
труда. Небесный хлеб есть Христос, сшедший с небесе и даяй
живот миру (Ин.6:33). Это есть пища ангельская.
Кто обрел любовь, тот каждый день и час вкушает
Христа и делается от сего бессмертным, ибо сказано: ...кто снесть от
хлеба сего, егоже Аз дам ему, смерти не узрит во веки
(Ин.6:51). Блажен, кто вкушает от хлеба любви, который есть Иисус. А что
вкушающий любви вкушает Христа, сущего над всеми Бога, о сем
свидетельствует Иоанн, говоря: Бог любы есть (1Ин.4:8). Наконец,
живущий в любви плодоприносит жизнь от Бога и в этом еще мире, в
ощущаемом здесь обоняет оный воздух воскресения. Сим воздухом насладятся
праведные по воскресении. Любовь есть Царство; о ней Господь таинственно
обетовал апостолам, что вкусят ее в Царстве Его. Ибо сказанное: да
ясте и пиете на трапезе Царствия Моего (Лк.22:30) - что иное
означает, как не любовь? Любви достаточно к тому, чтобы напитать
человека вместо пищи и пития. Вот вино, веселящее сердце
человека (Пс.103:15). Блажен, кто испиет вина сего! Испили его
невоздержные - и устыдились; испили грешники - и забыли пути
преткновений; испили пьяницы - и стали постниками; испили богатые - и
возжелали нищеты; испили убогие - и обогатились надеждою; испили больные
- и стали сильны; испили невежды - и умудрились.
Как невозможно переплыть большое море без корабля и
ладьи, так никто не может без страха достигнуть любви. Смрадное море
между нами и мысленным раем можем перейти только на ладье покаяния, на
которой есть гребцы страха. Но если сии гребцы страха не правят кораблем
покаяния, на котором по морю мира сего преходим к Богу, то утопаем в
этом смрадном море. Покаяние есть корабль, а страх - его кормчий, любовь
же - Божественная пристань. Поэтому страх вводит нас на корабль
покаяния, перевозит по смрадному морю жизни и путеводствует к
Божественной пристани, которая есть любовь. К сей пристани приходят все
труждающиеся и обремененные покаянием. И когда достигнем любви, тогда
достигли мы Бога, и путь наш свершен, и пришли мы к острову тамошнего
мира, где Отец, Сын и Дух Святой. Ему слава и держава! И нас страхом
Своим да соделает достойными славы и любви Его! Аминь.
Есть ведение, предшествующее вере, и есть ведение,
порождаемое верою. Ведение, предшествующее вере, есть ведение
естественное, а порождаемое верою есть ведение духовное. Есть ведение
естественное, различающее добро от зла, и оно именуется естественною
рассудительностию, которою естественно без науки распознаем добро и зло.
Сию рассудительность Бог вложил в разумную природу; при помощи же науки
она получает приращение и пополнение. Нет человека, который бы не имел
ее. Это есть сила естественного ведения в разумной душе; это есть то
различение добра и зла, которое в душе непрестанно приводится в
действие. Лишенные этой силы ниже разумной природы, а в имеющих ее
природа духовная в надлежащем своем состоянии, и в них не погублено
ничего из данного Богом природе к чести разумных тварей Его. Утративших
сию познавательную силу, различающую добро от зла, Пророк укоряет,
говоря: ...человек в чести сый, не разуме (Пс.48:13). Честь
разумной природы - рассудительность, различающая добро от зла, и
утративших оную Пророк справедливо уподобил несмысленным скотам, не
имеющим разума и рассудка. Сею рассудительностию можно нам обретать путь
Божий. Это есть естественное ведение; оно предшествует вере и есть путь
к Богу. Сим приобретаем познание, чтобы различить добро от зла и приять
веру. И сила природы свидетельствует, что человеку должно веровать в
Того, Кто сотворил все это, веровать словесам заповедей Его и исполнять
их. От верования же рождается страх Божий. И когда вера будет
сопровождать дела и постепенно придет в делание, тогда рождает духовное
ведение, о котором сказали мы, что рождается оно от веры.
Естественное ведение, то есть различение добра и зла,
вложенное в природу нашу Богом, само убеждает нас в том, что должно
веровать Богу, приведшему все в бытие. А вера производит в нас страх;
страх же понуждает нас к покаянию и деланию. Так дается человеку
духовное ведение, то есть ощущение таин, которое рождает веру истинного
созерцания. А таким образом не просто от одной голой веры рождается
духовное ведение, но вера рождает страх Божий, и при Божием страхе,
когда в нем начнем действовать, от действия сего страха рождается
духовное ведение, как сказал святой Иоанн Златоуст: "Когда приобретет
кто волю, соответствующую страху Божию и правильному образу мыслей,
тогда скоро приемлет он откровение сокровенного". Откровением же
сокровенного называет он духовное ведение.
Но и не страх Божий рождает сие духовное ведение. Ибо
что не вложено в природу, то не может и родиться. Но ведение сие дается
в дар деланию страха Божия. Когда исследуешь внимательно дело страха
Божия, тогда найдешь, что оно есть покаяние; и отсюда-то духовное
ведение. Это есть то самое, о чем сказали мы, что залог сего прияли мы в
Крещении, а дарование приемлем непременно покаянием. И дарование сие, о
котором сказали мы, что приемлем оное покаянием, есть самое духовное
ведение - это даяние, подаваемое действенностию страха. Духовное же
ведение есть ощущение сокровенного. И когда ощутит кто сие невидимое и
во многом превосходнейшее, тогда приемлет оно от сего именование
духовного ведения, и в ощущении его рождается иная вера, не противная
вере первой, но утверждающая ту веру. Называют же ее верою
созерцательною. Дотоле был слух, а теперь созерцание; созерцание же
несомненнее слуха.
Все сие рождается от оного естественного ведения,
различающего доброе и злое. Оно есть доброе семя добродетели, и о нем
уже сказано. И когда естественное сие ведение омрачим своею
сластолюбивою волею, тогда лишимся всех сих благ. За сим же естественным
ведением в человеке последует всегдашнее уязвление совести, непрестанное
памятование смерти и некая мучительная забота, продолжающаяся до самого
его исшествия, а после сего печаль, унылость, страх Божий, естественная
стыдливость, печаль о прежних грехах своих, надлежащая рачительность,
памятование об общем пути, забота о напутствовании себя к оному, слезное
испрашивание у Бога доброго вшествия в сии врата, которыми должно
проходить всякому естеству, пренебрежение к миру и сильная борьба о
добродетели. Все сие приобретается естественным ведением. Поэтому пусть
с этим сличает всякий дела свои. Ибо когда окажется, что человек
приобрел это, тогда значит, что идет он путем естественным. А когда
превзойдет это и входит в любовь, тогда становится выше естества, и
оканчиваются для него борьба, страх, труд и утомление во всем. Вот
последствия ведения естественного. И это находим в себе самих, когда не
помрачаем сего ведения сластолюбивою своею волею. И на этой остаемся
степени, пока не придем в любовь, которая освобождает нас от всего
этого. Пусть всякий, на основании сего сказанного нами, сличает и
испытывает сам себя, где его шествие, в том ли, что противоестественно,
или в том, что естественно, или в том, что превышеестественно. По сим
сказанным направлениям шествия может всякий ясно и скоро отыскать, как
управляется целая жизнь его. И когда, как определили мы, не окажется он
в наименованном у нас сообразным с естеством, и нет также его в
превышеестественном, тогда явно, что низринулся он в
противоестественное. Но Богу нашему слава во веки! Аминь.
Добрая мысль не западает в сердце, если она не от
Божественной благодати. Лукавый помысл не приближается к душе, разве
только для искушения и испытания. Человек, достигший того, чтоб познать
меру своей немощи, достиг совершенства смирения. Дарования Божии к
человеку приводит сердце, возбуждаемое к непрестанному благодарению.
Искушение наводит на душу ропотная мысль, постоянно возбуждаемая в
сердце. Господь сносит всякие немощи человеческие, не терпит же
человека, всегда ропщущего, и не оставляет без вразумления. Душа,
далекая от всякого озарения ведением, предается таковым ропотным мыслям.
Уста, всегда благодарящие, приемлют благословение от Бога; если сердце
пребывает в благодарении, нисходит в него благодать. Благодати
предшествует смирение, а наказанию предшествует самомнение. Горделивому
попущается впадать в хулу и превозносящемуся деятельною добродетелию
попускается впадать в блуд, а превозносящемуся своею мудростию
попускается впадать в темные сети неведения.
Человек, далекий от всякого памятования о Боге, носит
в сердце своем тревожимую лукавою памятию мысль против ближнего. Кто,
при памятовании о Боге, уважает всякого человека, тот, по мановению
Божию, втайне, обретает себе помощь у всякого человека. Кто защищает
обиженного, тот поборником себе обретает Бога. Кто руку свою простирает
на помощь ближнему своему, тот в помощь себе приемлет Божию мышцу. Кто
обвиняет брата своего в пороке его, тот обвинителя себе обретает в Боге.
Кто исправляет брата своего в клети своей, тот исцеляет собственный свой
порок. А кто обвиняет кого-либо пред собранием, тот увеличивает
болезненность собственных своих язв. Кто втайне врачует брата своего,
тот явною делает силу любви своей. А кто стыдит его пред глазами друзей
его, тот показывает в себе силу зависти. Друг, обличающий тайно, -
мудрый врач, а врачующий пред глазами многих в действительности есть
ругатель. Знак сострадательности - прощение всякого долга, а знак
лукавого образа мыслей - прекословие падшему. Кто делает вразумление с
целию сделать здравым, тот вразумляет с любовию; а кто домогается
мщения, в том нет любви. Бог вразумляет с любовию, а не отмщает (да не
будет сего!); напротив того, имеет в виду, чтобы исцелел образ Его, и не
хранит гнева до времени. Этот способ любви есть следствие правоты и не
уклоняется в страсть мщения. Правдивый мудрец уподобляется Богу, ибо
наказывает человека, вовсе не отмщая ему за грех его, но чтобы или
исправился человек, или устрашились другие. Наказание, не подобное
этому, не есть вразумление. Кто делает добро ради воздаяния, тот скоро
изменяется. Кто по силе ведения своего удивляется при созерцании
ведения, какое в Боге, тот, если и умерщвляется плотию, то не
превозносится мыслию своею и не уклоняется от добродетели. Кто
просвещает ум свой для достойного воздаяния Богу, тот и душою и телом
снисшел во глубину смиренномудрия. Ибо прежде, нежели приблизится кто к
ведению, восходит и нисходит в житии своем; как же скоро приблизится к
ведению, всецело возносится в высоту; и пока возвышается, не достигает
совершенства восхождение ведения его; пока не наступит оный век славы,
не приимет человек полного его богатства. Ибо в какой мере усовершается
человек пред Богом, в такой идет вослед Его; в истинном же веке Бог
показует ему лице Свое, а не то, что Он есть. Ибо праведные, пока входят
в видение Его, видят образ как в зеркале; а там узрят явление
действительности.
Огонь, возгоревшийся в сухих дровах, с трудом
угашается. И если в сердце отрекшегося от мира явится и западет Божия
теплота, то воспламенение ее не угашается и она стремительнее огня.
Когда сила вина войдет в члены, ум забывает строгость во всем. И
памятование о Боге, когда овладеет пажитию в душе, истребляет в сердце
памятование о всем видимом. Ум, обретший духовную мудрость, есть то же,
что человек, который находит готовый корабль в море; и, когда взойдет на
него, уплывает из моря века сего и приходит к острову будущего века.
Ощущение будущего века в мире сем есть то же, что малый остров в море; и
приближающийся к нему не утруждается уже в волнах видений века сего.
Купец, когда раздел его кончен, спешит уйти в дом
свой. И монах, пока еще остается время деятельности его, скорбит о
разлучении с телом сим; а когда ощутит в душе своей, что искупил он
время и получил залог свой, вожделевает будущего века. Пока купец в
море, в членах у него страх, чтобы не восстали на него волны и не
потонула надежда делания его. Пока и монах в мире, страх овладевает
житием его, чтобы не пробудилась на него буря и не погибло дело его, над
которым трудился от юности и до старости своей. У купца в виду твердая
земля, а у монаха смертный час.
Мореходец, когда плавает среди моря, смотрит на
звезды и по звездам направляет корабль свой, пока не достигнет пристани.
И монах взирает на молитву, потому что она исправляет его самого и
направляет шествие его к той пристани, к которой житие его направлено в
ежечасной молитве. Мореходец высматривает остров, у которого бы
привязать ему корабль свой, запасается там нужным на путь и направляется
потом к другому острову. Таково и шествие монаха, пока он в жизни сей.
Монах переходит от острова к острову, то есть от ведения к ведению, и,
при этой перемене островов, то есть ведений, преспевает, пока не выйдет
из моря и шествие его не достигнет оного истинного града, в котором
обитатели его не занимаются более куплею, но каждый упокоевается в
богатстве своем. Блажен тот, у кого купля его не пришла в расстройство в
этом суетном мире, среди великого моря сего. Блажен тот, у кого корабль
не разбился, и в радости достигает он пристани.
Пловец без одежды погружается в море, пока не найдет
жемчужину. И мудрый монах, совлекшись всего, проходит жизнь, пока не
обретет в себе бисер - Иисуса Христа. И когда обретет Его, не
приобретает уже при Нем ничего из существующего. Жемчуг хранится в
сокровищницах: и услаждение инока соблюдается в безмолвии. Деве вредно
быть в народных собраниях и при многолюдстве, а уму инока - в беседах со
многими. Птица, где бы ни была, стремится в гнездо свое, выводит там
детей; и рассудительный монах поспешает в место свое - сотворить в себе
плод жизни. Змея, когда сокрушено у нее все тело, блюдет свою голову; и
мудрый монах во всякое время охраняет веру свою, которая есть начало
жизни его. Облака закрывают солнце; а многоглаголание потемняет душу,
которая начала просвещаться молитвенным созерцанием.
Птица, называемая еродий, по словам мудрых, веселится
и радуется в то время, когда удалится из мест обитаемых, и достигнет
пустыни, и поселится в ней. Так и душа иночествующего приемлет в себя
небесную радость в то время, когда удалится от людей, придет и вселится
в стране безмолвия и там станет ожидать времени своего исшествия.
Рассказывают о птице, называемой сирена, что всякий, слыша сладкозвучие
ее голоса, так пленяется, что, идя за нею по пустыне, от сладости пения
забывает самую жизнь свою, падает и умирает. Сему уподобляется то, что
бывает и с душою. Когда ощущается ею небесная сладость, тогда от
сладкозвучия словес Божиих, переданных чувством уму, душа всецело
устремляется вослед этой сладости, так что забывает свою телесную жизнь;
и тело лишается пожеланий своих, а душа возносится из этой жизни к Богу.
Дерево, если сперва не скинет с себя прежних своих
листьев, не произращает новых ветвей. И монах, пока не изринет из своего
сердца памятования о прежних своих делах, не приносит новых плодов и
ветвей о Христе Иисусе.
Ветр утучняет плоды на деревах и на ниве, а попечение
о Боге - плоды в душе. В раковине, в которой зарождается жемчужина, как
говорят, молниею производится некоторое подобие искры, и из воздуха
приемлет она в себя вещество, а дотоле остается простою плотию. Пока и
сердце инока не приимет в себя разумением небесного вещества, дело его
есть нечто обыкновенное и в раковинах своих не заключает плода утешения.
Пес, который лижет ноздри свои, пьет собственную свою
кровь и, по причине сладости крови своей, не чувствует вреда своего. И
инок, который склонен бывает упиваться тщеславием, пьет жизнь свою и от
сладости, ощущаемой на час, не сознает вреда своего. Мирская слава есть
утес в море, покрытый водами, и неизвестен он пловцу, пока корабль не
станет на нем дном своим и не наполнится водою. То же делает с человеком
и тщеславие, пока не потопит и не погубит его. У отцов говорится о нем,
что в тщеславную душу снова возвращаются страсти, некогда ею побежденные
и исшедшие из нее. Малое облако закрывает круг солнечный, и солнце после
облака особенно греет. И малое уныние потемняет душу, но после него
бывает великая радость.
К словесам таинств, заключенных в Божественном
Писании, не приступай без молитвы и испрошения помощи у Бога, но говори:
"Дай мне, Господи, приять ощущение заключающейся в них силы". Молитву
почитай ключом к истинному смыслу сказанного в Божественных Писаниях.
Когда желаешь приблизиться сердцем своим к Богу, докажи Ему прежде
любовь свою телесными трудами. В них полагается начало жития. Ибо много
приближается сердце к Богу скудостию потребного, приобучением себя к
одному роду пищи, а таким образом приближение сие последует за делами
телесными. И Господь положил их в основание совершенства. Праздность же
почитай началом омрачения души, омрачением же на омрачение - сходбища
для бесед. Поводом к первому бывает второе. Если и полезные речи, когда
нет им меры, производят омрачение, то кольми паче речи суетные? Душа
унижается от множества продолжительных бесед, хотя бы ограждала себя и
страхом Божиим. Наконец, омрачение души происходит от беспорядочности в
житии.
Мера и известное правило в житии просвещают ум и не
допускают до смущения. Смущение же ума от беспорядочности производит в
душе омрачение, а омрачением производится опять смущение. Мир бывает
следствием доброго порядка, а от мира рождается в душе свет; от света же
и мира просиявает в уме чистый воздух. По мере же того, как сердце, по
устранении от мира, приближается к духовной мудрости, приемлет оно в
такой же мере радость от Бога и в душе своей чувствует различие мудрости
духовной и мудрости мирской, потому что в мудрости духовной овладевает
душою молчание, а в мудрости мирской - источник парения мыслей. И по
обретении первой мудрости исполняешься великого смиренномудрия,
скромности и мира, царствующего над всеми твоими помыслами. С сего
времени и в членах твоих прекратятся смятение и буйные порывы, настанет
же безмолвие. С обретением же второй мудрости приобретешь гордость в
мудровании своем, и несказанно странные помыслы, и смятение ума,
бесстыдство и кичение чувств. Не думай, что человек, привязанный к
телесному, возымеет в молитве дерзновение пред Богом. Душа корыстная
лишается премудрости, а душа милосердая умудрена будет Духом.
Как елей нужен для светения светильника, так
милостыня питает в душе ведение. Ключ сердцу к Божественным дарованиям
дается любовию к ближнему, и, по мере отрешения сердца от уз телесных,
отверзается также пред ним и дверь ведения. Прехождение души из мира в
мир есть приятие разумения. Как прекрасна и похвальна любовь к ближнему,
если только попечение ее не отвлекает нас от любви Божией! Как приятна
беседа с духовными нашими братиями, если только можем сохранить при оной
и собеседование с Богом! Наконец, хорошо заботиться и о сем, пока
соблюдается в этом соразмерность, то есть пока под этим предлогом можно
не утратить сокровенного делания и жития и непрестанного собеседования с
Богом. Последнему бывает помешательством точное соблюдение первого; ум
недостаточен к тому, чтобы вести два беседования. Свидание с людьми
мирскими в душе, отрекшейся от них для Божия дела, производит смущение.
Вредна бывает непрестанная беседа и с духовными братиями; а на людей
мирских вредно посмотреть только и издали. Телесной деятельности не
препятствует [1] встреча с
чем-либо чувств. Но кто желает, как плод от умирения мысли, пожать
радость в делании сокровенного, в том и без видения одни звуки голоса
приводят в смятение покой сердца его. Внутреннее омертвение невозможно
без приведения чувств в недеятельность. И телесная жизнь требует
пробуждения чувств, а жизнь душевная - пробуждения сердца.
Как душа по природе лучше тела, так и дело душевное
лучше телесного. И как первоначально создание тела предшествовало
вдуновению в него жизни, так и дела телесные предшествуют делу
душевному. И невысокое житие, неизменно продолжаемое, - великая сила.
Слабая капля, постоянно падая, пробивает жесткий камень.
Когда приблизится время воскреснуть в тебе духовному
человеку, тогда возбуждается в тебе омертвение для всего, возгревается
радость в душе твоей, неуподобляющейся тварям, и помыслы твои
заключаются внутри тебя тою сладостию, какая в сердце твоем. А когда
готов восстать в тебе мир, тогда умножается в тебе парение мысли, низкое
и непостоянное мудрование. Миром же называю страсти, которые порождает
парение ума. Когда они родятся и достигнут зрелости, делаются грехами и
умерщвляют человека. Как дети не рождаются без матери, так страсти не
рождаются без парения мысли, а совершение греха не бывает без
собеседования со страстями.
Если терпение возрастает в душах наших - это признак,
что прияли мы втайне благодать утешения. Сила терпения крепче радостных
мыслей, овладевающих сердцем. Жизнь в Боге есть упадок чувств. Когда
будет жить сердце, упадают чувства. Восстание чувств есть омертвение
сердца. И когда они восстанут - это признак омертвения сердца для Бога.
От добродетелей, совершаемых между людьми, совесть не получает правоты.
Добродетель, какую творит кто ради других, не может
очистить душу, потому что вменяется пред Богом в награду дел.
Добродетель же, которую человек творит сам в себе, вменяется в
совершенную добродетель и достигает того и другого, то есть и вменяется
в воздаяние, и производит очищение. Посему устранись от первого и
последуй второму. Без попечения же о втором оставить первое есть явное
отпадение от Бога. Но второе заменяет собою первое, если и не будет сего
первого.
Покой и праздность - гибель душе, и больше демонов
могут повредить ей. Когда тело немощно и будешь принуждать его к делам,
превышающим силы его, тогда душе твоей прилагаешь омрачение к омрачению
и вносишь в нее большее смущение. А если тело крепко и предаешь его
покою и праздности, то в душе, обитающей в этом теле, усовершается
всякий порок; и если бы кто даже сильно вожделевал добра, вскоре
отъемлется у него самая мысль о добре, какую имел он. Когда душа упоена
радостию надежды своей и веселием Божиим, тогда тело не чувствует
скорбей, хотя и немощно. Ибо несет сугубую тяготу и не оскудевает в
силах, но вместе и наслаждается, и содействует душевному наслаждению,
хотя и немощно. Так бывает, когда душа входит в оную духовную радость.
Если сохранишь язык свой, то от Бога дастся тебе,
брат, благодать сердечного умиления, чтобы в нем увидеть тебе душу свою
и им войти в духовную радость. Если же преодолеет тебя язык твой, то
поверь тому, что скажу тебе: ты никак не возможешь избавиться от
омрачения. Если нечисто у тебя сердце, пусть чисты будут хотя уста, как
сказал блаженный Иоанн.
Когда пожелаешь наставить кого на добро, упокой его
сперва телесно и почти его словом любви. Ибо ничто не преклоняет так
человека на стыд и не заставляет бросить порок свой и перемениться на
лучшее, как телесные блага и честь, какую видит от тебя. В какой мере
вступил кто в подвиг ради Бога, в такой сердце его приемлет дерзновение
в молитве его. И в какой мере человек развлечен многим, в такой же
лишается Божией помощи. Не скорби о телесных недостатках, потому что
совершенно возьмет их у тебя смерть [2].
Не бойся смерти, потому что Бог все уготовал, чтобы тебе быть выше ее.
Ему слава и держава во веки веков! Аминь.
Первая мысль, которая по Божию человеколюбию входит в
человека и руководствует душу к жизни, есть западающая в сердце мысль об
исходе сего естества. За сим помыслом естественно следует пренебрежение
к миру; и этим начинается в человеке всякое доброе движение, ведущее его
к жизни. И как бы основание какое полагает в человеке сопутствующая ему
Божественная сила, когда восхочет обнаружить в нем жизнь. И если человек
эту сказанную нами мысль не угасит в себе житейскими связями и
суесловием, но будет возращать ее в безмолвии, и остановится на ней
созерцанием, и займется ею, то она поведет человека к глубокому
созерцанию, которого никто не в состоянии изобразить словом. Сатана
весьма ненавидит сей помысл и всеми своими силами нападает, чтобы
истребить его в человеке. И если бы можно было, отдал бы ему царство
целого мира, только бы развлечением изгладить в уме человека таковой
помысл. И если бы мог, как сказано, то сделал бы это охотно. Ибо знает
коварный, что если помысл сей пребывает в человеке, то ум его стоит уже
не на этой земле обольщения и козни его к человеку не приближаются.
Будем же разуметь это не о том первом помысле, который напоминанием
своим возбуждает в нас память смертную, но о полноте сего дела, когда
влагает оно в человека неотлучную память о смерти и когда помышлением о
ней человек поставляется в состояние непрестанного удивления. Первый
помысл есть нечто телесное, а сей последний есть духовное созерцание и
дивная благодать. Сие созерцание облечено светлыми мыслями. И кто имеет
оное, тот не входит более в разыскания о сем мире и не привязан к своему
телу.
Совершенно справедливо, возлюбленные, что если бы Бог
на малое время даровал людям это истинное созерцание, то в мире сем не
стало бы преемства. Созерцание это служит узами, пред которыми не может
устоять природа, и приемлющему в душу свою размышление о сем - такою
благодатию Божией, которая сильнее всех отдельных деланий и которая
дается находящимся на средней степени и в правоте сердца желающим
покаяния, дается же именно тем, о ком известно Богу, что им
действительно подобает удалиться от мира сего к лучшей жизни по благой
Его воле, какую обрел и в них. Возрастает же и пребывает благодать сия в
них, в отшельнической и уединенной их храмине. Ее-то будем испрашивать в
молитвах; ради нее будем совершать долгие бдения и со слезами станем
умолять Господа, чтобы подал нам благодать сию, как ни с чем не
сравнимую, и не будем уже более изнемогать в трудах мира сего. Вот
начало помыслов жизни, совершающее в человеке полноту правды!
Другое после сего бывает делание, когда человек
хорошо проходит добрую жизнь и достигнет восхождения на степень
покаяния, приблизится ко вкушению созерцания и делания его, когда свыше
приимет он благодать вкусить сладость духовного ведения. Начало сего
делания состоит в следующем: предварительно удостоверяется человек в
промышлении Божием о человеке, просвещается любовию своею к Творцу и
удивляется вместе и устроению существ разумных, и великому о них
попечению Божию. С сего начинаются в нем сладость Божественная,
воспламенение любви к Богу, возгорающейся в сердце и попаляющей душевные
и телесные страсти. И эту силу ощущает в себе человек, как скоро о всех
тварных естествах и о всяком встречающемся ему предмете станет
размышлять разумно, входить о них в исследования и рассуждать духовно.
Посему-то человек начинает тогда, при таковой сильной и Божественной
рачительности и доброй совести, возбуждаться к Божественной любви и
вдруг упоевается ею, как вином; расслабевают члены его, мысль его
пребывает в изумлении, сердце его отводится в плен Богу; и таким
образом, как сказал я, уподобляется он упившемуся вином. И в какой мере
усиливаются внутренние ощущения, в такой усиливается и самое созерцание.
И в какой мере человек старается о добром житии, о хранении себя, о том,
чтобы проводить время в чтении и в молитвах, в такой же утверждается и
упрочивается в нем сила их. И совершенно справедливо, братия, что
временем приходится ему не помнить [1]
о себе самом, что носит это тело, и не знает, в этом ли он мире.
Вот начало духовного созерцания в человеке; вот
начало всех откровений уму! Сим-то началом ум возрастает и укрепляется в
сокровенном; им-то возводится к иным, превышающим человеческую природу
откровениям; короче сказать: его рукою сообщаются человеку все
Божественные созерцания и духовные откровения, какие приемлют святые в
мире сем, и все дарования и откровения, какие только естество может
знать в жизни сей. Вот корень нашего чувствования, вложенный в нас
Творцом нашим! Блажен человек, который сохранил это доброе семя, как
скоро пало оно в душу его, и возрастил оное, и не расточил его в себе
суетою преходящего и парением мысли! Богу же нашему да будет слава во
веки! Аминь.
Взглянем, возлюбленные, в душу свою во время молитвы,
есть ли в нас при чтении стихов внимательное молитвенное созерцание. Оно
бывает следствием истинного безмолвия. И в то время как бываем в
омрачении, не будем смущаться, особливо если не в нас тому причина.
Приписывай же это Промыслу Божию, действующему по причинам, известным
единому Богу. Ибо в иное время душа наша смертно томится и бывает как бы
среди волн; и читает ли человек Писание или совершает службу, во всяком
деле, за какое ни примется, омрачение у него за омрачением. Таковой
оставляет дело, и часто не попускается ему даже приблизиться к оному; и
вовсе не верит он, что это - временное с ним изменение и что бывает он и
в мире. Этот час исполнен отчаяния и страха; надежда на Бога и утешение
веры в Него совершенно отмещутся душою, а вся она всецело исполняется
сомнения и страха. Претерпевшие искушение в этой волне часа сего по
опыту знают, какое изменение последует при окончании его. Но Бог не
оставляет души в таком состоянии на целый день, потому что она утратила
бы надежду христианскую. Напротив того, скоро творит и избытие
(1Кор.10:13). Если же тревожное состояние этого омрачения продолжается
более, то вскоре ожидай изменения самой жизни.
А я замечу тебе, человек, и дам совет: если не имеешь
силы совладеть с собою и пасть на лице свое в молитве, то облеки голову
свою мантиею и спи, пока не пройдет для тебя этот час омрачения, но не
выходи из своей келии. Сему искушению подвергаются наипаче желающие
проводить жизнь умственную и в шествии своем ищущие утешения веры.
Поэтому всего более мучит и утомляет их этот час колебанием ума; следует
же за сим часто хула, а иногда приходит на человека сомнение в
воскресении и иное нечто, о чем не должно нам и говорить. Все это
нередко дознавали мы опытом и к утешению многих описали борьбу сию.
Занимающиеся делами телесными совершенно свободны от
сих искушений. На них приходит иное уныние, известное всякому, и оно в
образе действия своего отлично от сих и подобных сим искушений. Здравие
и уврачевание страждущего им источается безмолвием. Вот утешение для
него! В сообществе же других никогда не приемлет света утешения и
беседами человеческими не врачуется, а упокоевается на время, и после
того уныние сие с большею силою восстает в человеке. И ему необходимо
нужен человек просвещенный, имеющий опытность в этом, который бы
просветил его и укреплял при всяком случае во время нужды, но не
навсегда. Блажен, кто претерпит это, не выходя за дверь. Ибо после
этого, как говорят отцы, приидет в великую обитель и силу. Впрочем, не в
один час и не скоро оканчивается борьба сия; и благодать не вдруг
совершенно приходит и вселяется в душе, но постепенно, и одно сменяется
другим - временем искушение и временем утешение; и в таком состоянии
человек пребывает до исшествия своего. А чтобы совершенно стать чуждым
сего и совершенно утешиться, не будем того и надеяться здесь. Ибо Сам
Бог благоволил, чтобы так устроялась жизнь наша здесь и шествующие путем
терпели это. Богу слава во веки веков! Аминь.
Человек ревнивый никогда не приходит в мир ума, а
чуждый мира чужд и радости. Если мир ума называется совершенным
здравием, а ревность противна миру, то значит уже, что тяжкою болезнию
страждет тот, в ком есть лукавая ревность. По-видимому, человек,
обнаруживаешь ты ревность свою против чужих недугов, а в
действительности свою душу лишил здравия. Поэтому заботься лучше о
здравии своей души. Если же желаешь врачевать немощных, то знай, что
больные более нужды имеют в попечении о них, нежели в выговорах. А ты
еще, тогда как не делаешь помощи другим, самого себя ввергаешь в тяжкую,
мучительную болезнь. Ревность в людях признается не одним из видов
мудрости, но одним из душевных недугов, и именно есть ограниченность в
образе мыслей и великое неведение. Начало Божественной премудрости -
скромность и кротость, которая свойственна великой душе и носит на себе
немощи людей. Ибо сказано: вы сильнии немощи немощных носите
(Рим.15:1). И падающего исправляйте духом кротости (ср.:
Гал.6:1). К плодам Духа Святого Апостол причисляет терпение и мир
(Гал.5:22). Сердце, исполненное печали о немощи и бессилии в делах
телесных, явных, заменяет собою все сии телесные дела. Дела телесные без
печали ума - то же, что и тело неодушевленное. Кто скорбит сердцем и
дает свободу чувствам своим, тот подобен больному, который страждет
телесно и у которого уста отверсты для всякой вредной ему снеди. Кто
скорбит сердцем и дает свободу чувствам своим, тот подобен человеку, у
которого есть единородный сын и который мало-помалу закалает его
собственными своими руками. Печаль ума - драгоценное Божие даяние. Кто
переносит ее как должно, тот подобен человеку, у которого члены его
исполнены святости. Человек, который дал волю языку своему говорить о
людях и доброе и худое, недостоин сей благодати. Покаяние и частые
сношения с людьми - то же, что разбитая бочка. Щедрые подаяния и вместе
заушения - то же, что в меду омоченный меч.
Целомудрие и беседа с женщиною - то же, что львица с
овцою в одном доме. Дела без милосердия пред Богом - то же, что человек,
который закалает сына в присутствии отца его. Кто немощен душою - и
исправляет друзей своих, тот подобен человеку, который слеп глазами - и
указывает другим дорогу.
Милосердие и правосудие в одной душе - то же, что
человек, который в одном доме поклоняется Богу и идолам. Милосердие
противоположно правосудию. Правосудие есть уравнивание точной меры:
потому что каждому дает, чего он достоин, и при воздаянии не допускает
склонения на одну сторону или лицеприятия. А милосердие есть печаль,
возбуждаемая милостию, и ко всем сострадательно преклоняется; кто
достоин худого с ним обращения, тому не воздает злом, и кто достоин
доброго воздаяния, того преисполняет с избытком. И если правосудие на
стороне правды, то милосердие уже на стороне греха. Как сено и огонь не
терпят быть в одном доме, так правосудие и милосердие - в одной душе.
Как зерно песку не выдерживает равновесия с большим куском золота, так
требование правосудия Божия не выдерживает равновесия в сравнении с
милосердием Божиим.
Что горсть песку, брошенная в великое море, то же
грехопадения всякой плоти в сравнении с Божиим Промыслом и Божиею
милостию. И как обильный водою источник не заграждается горстью пыли,
так милосердие Создателя не препобеждается пороками тварей. Быть
злопамятным - и молиться - значит то же, что сеять на море - и ждать
жатвы. Как светлости огня невозможно сделать преграду, чтобы не
восходила она вверх, так и молитвам милосердых ничто не препятствует
восходить на небо. Каково течение воды на покатом месте, такова сила
раздражительности, когда найдет себе доступ в ум наш. Кто в сердце своем
приобрел смирение, тот мертв стал для мира, и омертвевший для мира
омертвел для страстей. Кто омертвел сердцем для близких ему, для того
мертв стал диавол. А кто обрел зависть, тот обрел с нею диавола.
Бывает смирение по страху Божию, и бывает смирение из
любви к Богу. Иной смирен по страху Божию, другой смирен по радости. И
смиренного по страху Божию сопровождают во всякое время скромность во
всех членах, благочиние чувств и сокрушенное сердце; а смиренного по
радости сопровождают великая простота, сердце возрастающее и
неудержимое.
Любовь не знает стыда, потому не умеет придавать
членам вид благочиния. Любви естественно не стыдиться и забывать меру
свою. Блажен, кто нашел тебя, пристань великой радости! Собрание
смиренных возлюбленно Богом, как собор Серафимов. Драгоценно пред Богом
тело целомудренное паче чистой жертвы. Две сии добродетели, то есть
смирение и целомудрие, уготовляют в душе залог Троицы.
К друзьям своим входи благоговейно; когда будешь так
поступать, принесешь пользу и себе и им, потому что душа часто под
предлогом любви свергает с себя узду осторожности. Остерегайся сходбищ,
потому что не во всякое время они полезны. В собраниях предпочитай
молчание, потому что удерживает оно от многого вреда. Наблюдай за
чревом, но не как за зрением, потому что домашняя брань, без сомнения,
легче внешней. Не верь, брат, что внутренние помыслы могут быть
остановлены без приведения тела в доброе и чинное состояние. Бойся
привычек больше, нежели врагов. Питающий в себе привычку - то же, что
человек, который дает пищу огню, потому что мера силы в том и другом
состоит в количестве питающего их. Если привычка потребует чего однажды
и требование ее не будет исполнено, то в другой раз найдешь ее слабою. А
если однажды исполнишь ее волю, то во второй раз найдешь, что нападает
она на тебя гораздо с большею силою.
Храни это в памяти касательно всего, потому что
помощь предосторожности для тебя важнее помощи самых дел. Кто любит смех
и любит выставлять себя напоказ людям, тому не будь другом, потому что
научит тебя привычке предаваться расслаблению. Не встречай с веселым
лицом того, кто ведет распутную жизнь, но берегись возненавидеть его, и,
если пожелает восстать, подай ему руку и до смерти прилагай попечение о
том, чтобы приобрести его. Если же ты еще немощен, то отвращайся и от
врачевания; ибо сказано: дай ему верх жезла твоего, и прочее. С тем, кто
высокоумен и страждет завистию, говори осторожно. Ибо, как скоро скажешь
что, дает он словам твоим в сердце своем какое ему угодно толкование и в
том, что есть в тебе доброго, отыскивает, чем других довести до
преткновения; и слова твои в уме его обращаются в пищу его недугу. Когда
начинает кто при тебе пересуждать брата своего, потупь лице свое. Как
скоро сделаешь это, и пред Богом, и пред ним окажешься осторожным.
Если даешь что нуждающемуся, то пусть веселость лица
твоего предваряет даяние твое, и добрым словом утешь скорбь его. Когда
сделаешь это, тогда ласковость в уме его дороже и такого даяния твоего,
которое было бы даже сверх потребностей тела. В тот день, когда
отверзешь уста свои и станешь говорить что вопреки кому-либо, представь
себя мертвым для Бога и суетным во всех делах своих; хотя бы помысл
побуждал тебя сказать, по-видимому, нечто справедливое и назидательное.
Ибо какая нужда человеку разорять собственное свое здание и поправлять
здание друга своего?
В тот день, в который печалишься о ком-либо
страждущем каким-либо недугом, о человеке добром или злом, страждущем
телесно или мысленно, почитай себя мучеником и взирай на себя как на
пострадавшего за Христа и на сподобившегося стать исповедником. Ибо
помни, что Христос умер за грешных, а не за праведных. Смотри, каково
это великое дело - печалиться о людях злых и благодетельствовать грешным
паче праведных! Апостол воспоминает о сем, как о деле, достойном
удивления (Рим.5:6-8). Если можешь сам собою оправдать душу свою, то не
заботься искать другого оправдания. Во всех делах твоих да предваряют у
тебя телесное целомудрие и чистота совести. Ибо без них суетно пред
Богом всякое дело. О всяком деле, если делаешь оное без размышления и
исследования, знай, что оно суетно, хотя и благоприлично, потому что Бог
вменяет правду по рассудительности, а не по действованию
нерассудительному.
Праведник немудрый - светильник при солнце. Молитва
злопамятного - сеяние на камне. Немилостивый подвижник - бесплодное
древо. Обличение из зависти - ядоносная стрела. Похвала коварного -
скрытая сеть. Глупый советник - слепой страж. Пребывание с
малосмысленными - сокрушение сердцу. Беседа с благоразумными - сладкий
источник. Мудрый советник - стена упования. Глупый и малосмысленный друг
- хранилище вреда. Лучше видеть живущего с плачущими женщинами, нежели
мудрого, следующего за глупым. Лучше жить со зверями, нежели поселиться
с людьми худого поведения. Лучше пребывай с грифами [1],
нежели с человеком любостяжательным и ненасытным. Лучше будь другом
убийце, нежели любителю споров. Лучше беседуй со свиньею, нежели с
чревоугодником, потому что свиное корыто лучше прожорливых уст. Живи
лучше с прокаженными, нежели с гордыми. Пусть тебя гонят, ты не гони;
пусть тебя распинают, ты не распинай; пусть тебя обижают, ты не обижай;
пусть на тебя клевещут, ты не клевещи; будь скромен и не ревнуй во зле.
Судиться - не христианского жития дело; об этом нет и
намека в учении Христовом. Веселись с веселящимися и плачь с плачущими,
ибо это - признак чистоты. С больными - болезнуй, с грешными - проливай
слезы, с кающимися - радуйся. Будь дружен со всеми людьми, а мыслию
своею пребывай один. Принимай участие в страданиях всякого, а телом
своим будь далеко от всех. Никого не обличай, не поноси, даже и крайне
худых по жизни своей. Распростри одежду свою над падающим и покрой его.
Если не можешь взять на себя грехов его и понести за него наказание и
стыд, то будь, по крайней мере, терпелив и не стыди его. Знай, брат, что
для того нам и надобно не выходить из дверей келии, чтобы не знать худых
дел человеческих; и тогда в неведении ума своего во всех увидим людей
святых и добрых. Если же станем обличать, вразумлять, судить,
исследовать, наказывать, укорять, то жизнь наша чем будет отличаться от
жизни городской? И если не оставим этого, что будет хуже пребывания в
пустыне? Если не безмолвствуешь сердцем, безмолвствуй, по крайней мере,
языком. Если не можешь держать в порядке свои помыслы, то хотя чувства
свои сделай благоустроенными. Если не один ты мыслию своею, то будь один
хотя телом своим. Если не можешь потрудиться телом своим, поскорби хотя
мысленно. Если не можешь бодрствовать стоя, то бодрствуй сидя или и лежа
на ложе твоем. Если не можешь поститься в продолжение двух дней,
постись, по крайней мере, до вечера. А если не можешь и до вечера, то
остерегайся пресыщения. Если не непорочен ты сердцем своим, то будь
непорочен хотя телом. Если не плачешь в сердце своем, то, по крайней
мере, облеки в плач лице свое. Если не можешь миловать, то говори, что
ты грешен. Если ты не миротворец, то не будь хотя любителем мятежа. Не
можешь стать рачительным - по крайней мере, в образе мыслей своих будь
не как ленивый. Если ты не победитель, то не превозносись мыслию пред
подчиненными. Если не в состоянии заградить уста осуждающему друга
своего, то, по крайней мере, остерегись вступать с ним в общение.
Знай, что если от тебя выйдет огнь и пожжет других,
то Бог от руки твоей взыщет души, возжженные огнем твоим. И если не ты
ввергаешь огнь, но соглашаешься с повергающим и услаждаешься тем, то на
Суде будешь сообщником его. Если любишь кротость - пребывай в мире. И
если сподобишься мира, то во всякое время радуйся. Взыщи смысла, а не
золота; облекайся в смирение, а не в виссон; приобретай мир, а не
царство.
Кто не смыслен, тот и не имеет смирения. И кто не
имеет смирения, тот не будет смыслен. Не смиренномудр, кто не мирен; и
немирный - не смиренномудр; и не мирен, если кто не радуется. На всех
путях, какими ходят люди в мире, не находят они мира, пока не
приблизятся к надежде на Бога. Сердце не умиряется от труда и
преткновений, пока не придет в него надежда, и не умирит сердца, и не
прольет в него радости. О ней-то изрекли достопоклоняемые и исполненные
святости Уста: Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз
упокою вы (Мф.11:28). Приблизься, говорит, чтобы на Меня возложить
надежду, и успокоишься от труда и страха.
Надежда на Бога возвышает сердце, а страх геенны
сокрушает его. Свет ума порождает веру; а вера порождает утешение
надежды; надежда же подкрепляет сердце. Вера есть откровение разума; и
когда помрачится ум, вера сокрывается, господствует над нами страх и
отсекает нашу надежду. Вера по науке не освобождает человека от гордости
и сомнения; освобождает же та, которая видима и воссиявает в смысле и
называется познанием и явлением истины. Пока ум не уразумевает Бога, как
Бога, в явлении смысла, не приближается к сердцу страх. Когда бывает
попущено впасть нам в омрачение и утратить этот смысл, пока не смиримся,
тогда бывает в нас страх, пока не приблизит нас к смирению и покаянию.
Сын Божий претерпел крест. Потому мы, грешные, смело
полагаемся на покаяние. Ибо если один образ покаяния в царе Ахаве
отвратил от него гнев, то не будет для нас бесполезною действительность
нашего покаяния. Если один образ смирения в нем, не пребывшем в истине,
отвратил от него гнев, то не тем ли паче отвратит от нас, истинно
печалящихся о грехопадениях наших? Скорби ума достаточно к тому, чтобы
заменить всякое телесное делание.
Святой Григорий говорит: тот - храм благодати, кто в
единении с Богом и всегда озабочен мыслию о Суде Его. Что же значит
иметь попечение о Суде Его, как не искать всегда упокоения Его, как не
печалиться, не заботиться непрестанно о том, что не можем достигнуть
совершенства по немощи естества нашего? Иметь непрестанную печаль о сем
- значит непрестанно носить в душе своей памятование о Боге, как сказал
блаженный Василий. Нерассеянная молитва производит в душе ясную мысль о
Боге. И водружение нами в себе памятования о Боге есть вселение в нас
Бога. Так соделываемся мы храмом Божиим. Вот - попечение и сердце,
сокрушенное уготовлением упокоения в Боге! Ему слава во веки! Аминь.
Иные подкрепляют тело и желают дать ему малый покой
ради дела Божия, пока не соберутся с силами и не возвратятся снова к
делу своему. Посему в немногие дни покоя своего не ослабим совершенно
наблюдения над собою и не предадим расслаблению всей души своей, как не
имеющие и намерения снова возвратиться к делу своему. Иные во время мира
поражаются стрелами вражиими; и это суть те, которые по дерзновению воли
собирают брение душам своим и в стране святой, то есть в молитве, видят
себя одетыми в нечистую одежду. А это есть то самое, что возбуждается в
душе их в час помышления о Боге и молитвы. Что приобрели мы во время
нерадения своего, то и посрамляет нас во время молитвы нашей.
Трезвенность помогает человеку больше, чем дело, а
разрешение на что-либо вредит ему больше, чем покой. От покоя происходят
и тревожат человека домашние брани; но он имеет возможность прекращать
их. Ибо, как скоро человек оставит покой и возвратится на место дел,
брани сии отъемлются от него и удаляются. Но не таково порождаемое
разрешением, каково порождаемое расслаблением и покоем. Пока человек во
время покоя пребывает в области свободы своей, может он снова
возвратиться и управить собою по установлению правила своего, потому что
он еще в области свободы своей. Но, давая себе разрешение, выходит он из
области свободы своей. Если бы человек не отринул совершенно наблюдения
над собою, то не был бы с насилием и невольно вынужден покоряться тому,
что не доставляет ему покоя. И если бы не вышел совершенно из пределов
свободы, то не было бы с ним таких по необходимости связывающих его
обстоятельств, которым не в силах он воспротивиться.
Не давай, человек, свободы которому-либо из чувств
своих, чтобы не дойти до невозможности снова возвратиться к свободе.
Покой вредит только молодым, а разрешение - и совершенным и старым.
Вследствие покоя доходящие до худых помыслов могут снова возвратиться к
наблюдению над собою и утвердиться в высоком своем житии. А которые, по
надежде на дело, вознерадели о наблюдении над собою, те от высокого
жития отведены пленниками в жизнь распутную.
Иной поражен в стране вражеской, а умирает во время
мира. Иной выходит под предлогом купить себе жизнь, и получает в душу
свою острое жало. Не тогда будем печалиться, когда поползнемся в
чем-нибудь, но когда закосневаем в том же, потому что поползновение
бывает часто и с совершенными, а закосневать в том же есть совершенное
омертвение. Печаль, какую чувствуем при своих поползновениях, вменяется
нам благодатию вместо чистого делания. Кто, в надежде на покаяние,
поползнется вторично, тот лукаво поступает с Богом; неведомо нападает на
него смерть и не достигает он времени, в которое надеялся исполнить дела
добродетели. Каждый, давший волю чувствам, дал волю и сердцу.
Делание сердца служит узами для внешних чувств. И
если кто с рассудительностию занимается оным, по примеру живших до нас
отцов, то сие бывает явно по следующим в нем трем явлениям, а именно: не
связан он телесными выгодами, не любит чревоугодия и вовсе далека от
него раздражительность. Где имеют место три эти явления, то есть
телесная (малая ли то или большая) выгода, вспыльчивость и преодоление
чревоугодием, там (да будет тебе известно), хотя бы человек по-видимому
уподоблялся древним святым, разрешение на внешнее происходит у человека
от нетерпеливости во внутреннем, а не от особенного небрежения души его.
А иначе почему бы, пренебрегая телесным, не приобрести кротости? За
рассудительным пренебрежением следуют: ничем несвязанность,
пренебрежение покоем и людскою приверженностию. И если кто, с
готовностию радуясь, приемлет ущерб ради Бога, то чист он внутренне.
Если не пренебрегает никем за телесные его недостатки, то поистине он
свободен; кто не смотрит с приятностию на оказывающего ему честь или не
негодует на того, кто его бесчестит, тот в этой жизни мертв стал для
мира. Хранение рассудительности лучше всякого жития, каким бы способом и
в какой бы человеческой мере оно проводимо ни было.
Не питай ненависти к грешнику, потому что все мы
подлежим ответственности. И если восстаешь на него ради Бога, то плачь о
нем. И для чего тебе ненавидеть его? Ненавидь грехи его и молись о нем,
чтобы уподобиться Христу, Который не гневался на грешников, но молился о
них. Не видишь ли, как плакал Он об Иерусалиме (см.: Лк.19:41)? И над
нами во многом посмевается диавол; за что же ненавидеть того, кто,
подобно нам, осмеян и над нами посмевающимся диаволом? И за что
ненавидишь, человек, грешника? Не за то ли, что он, подобно тебе,
неправеден? Где твоя правда, когда не имеешь любви? Почему не плакал ты
о нем? Но ты гонишь его. По неведению иные возбуждаются к гневу,
представляя себя судьями над делами грешных.
Будь проповедником Божией благости, потому что Бог
правит тобою, недостойным, потому что много ты должен Ему, а взыскания
Его не видно на тебе, и за малые дела, тобою сделанные, воздает Он тебе
великим. Не называй Бога только правдивым к тебе, потому что в твоих
делах не дает себя познавать правосудие Его. Хотя Давид именует Его
правдивым и правым, но Сын Его открыл нам, что паче Он благ и исполнен
благостыни. Ибо говорит: благ есть к лукавым и нечестивым
(Лк.6:35). Почему именуешь Бога только правдивым, когда в главе о
награде делателям встречаешь: ...друже, не обижу тебе... хощу и сему
последнему дати, якоже и тебе... Аще око твое лукаво, яко Аз благ есмь
(Мф.20:13,14,15)? Почему также человек именует Бога только правдивым,
когда в главе о блудном сыне, блудно расточившем богатство, встречает,
что при одном показанном им сокрушении притек и пал на выю его, и дал
ему власть над всем богатством Своим? Никто другой не сказал сего о
Боге, чтобы мы не усумнились о Нем; напротив того, Сам Сын Божий
засвидетельствовал о Нем это. Где же правда Божия? - Мы грешники, а
Христос за нас умер! Если столько Он милостив, то будем веровать, что не
приемлет Он изменения.
Да не помыслим никогда сего беззакония, чтобы Бога
наименовать немилосердым! Свойство Божие не изменяется, подобно
мертвецам. Бог не приобретает того, чего у Него нет, не лишается того,
что у Него есть, или не получает приращения, подобно тварям. Что имел
Бог от начала, то всегда имеет и будет иметь до бесконечности, как
сказал блаженный Кирилл в толковании на книгу Бытия: бойся Бога, говорит
он, из любви к Нему, а не по грозному имени, Ему приданному. Возлюби
Его, как обязан ты любить Его, и не за то, что даст тебе в будущем, но
за то, что получили мы в настоящем, и за этот один мир, который сотворил
Он для нас. Ибо кто в состоянии воздать Ему? Где воздаяние Ему в делах
наших? Кто убедил Его вначале привести нас в бытие? Кто умоляет Его о
нас, когда мы не воспоминаем о Нем? Когда нас еще не было, кто возбудил
к жизни это тело наше? И еще: откуда мысль ведения западает в персть? О,
как дивно милосердие Божие! О, как изумительна благодать Бога и Творца
нашего! Какая сила, довлеющая на все! Какая безмерная благость, по
которой <Он> естество наше в нас, грешных, снова возводит к воссозданию!
У кого достанет сил прославить Его? Восставляет преступившего заповедь
Его и похулившего Его, обновляет неразумную персть, соделывает ее
смысленною и словесною, персть рассеянную и бесчувственную, чувства
расточенные делает природою разумною и достойною способности мыслить!
Грешник не в состоянии и представить себе благодать воскресения Его. Где
геенна, которая могла бы опечалить нас? Где мучение, многообразно нас
устрашающее и препобеждающее радость любви Его? И что такое геенна в
сравнении с благодатию воскресения Его, когда восставит нас из ада,
соделает, что тленное сие облечется в нетление, и падшего в ад восставит
в славе?
Приидите, рассудительные, и удивляйтесь. Кто, имея ум
мудрый и чудный, достойно подивится милости Создателя нашего? Есть
воздаяние грешникам [1], и
вместо воздаяния праведного воздает Он им воскресением; и вместо тел,
поправших закон Его, облекает их в совершенную славу нетления. Эта
милость - воскресить нас после того, как мы согрешили, выше милости -
привести нас в бытие, когда мы не существовали. Слава, Господи,
безмерной благодати Твоей! Вот, Господи, волны благодати Твоей заставили
меня умолкнуть, и не осталось у меня мысли для возблагодарения Тебе!
Какими устами исповедуемся Тебе, благий Царь, любящий жизнь нашу? Слава
Тебе за сии два мира, которые создал Ты к нашему возрастанию и
наслаждению всем, Тобою созданным, возводя нас к ведению славы Твоей, -
слава Тебе отныне и до века! Аминь.
В какой мере человек будет пренебрегать миром сим и
ревновать о страхе Божием, в такой приближается к нему Божий Промысл, и
втайне ощущает человек содействие Промысла, и к уразумению оного даются
ему чистые помыслы. И если кто добровольно лишает себя мирских благ, то
в какой мере лишается он их, в такой же сопровождает его Божие
милосердие и поддерживает его Божие человеколюбие. Слава Спасающему нас
десными и шуими и во всем этом Доставляющему нам случай к обретению
жизни нашей! Ибо и души тех, которые изнемогли в своей воле к тому,
чтобы приобрести себе жизнь, невольными скорбями приводит Он к
добродетели. И оный нищий Лазарь не по воле своей лишен был благ мира
сего, и тело его поражено было язвами, и терпел он два горьких
страдания, из которых каждое было хуже другого; однако же напоследок
почтен был в лоне Авраамовом. Бог близок к скорбящему сердцу того, кто к
Нему вопиет в скорби. Если и подвергает иногда в телесном лишениям и
иным скорбям, то претерпение этого обращает нам в помощь; как и врач в
тяжкой болезни восстановляет здравие сечением членов. К душе же
скорбящего являет Господь великое человеколюбие соразмерно с жестокостию
страданий в скорби его.
Поэтому когда вожделение любви Христовой не
препобеждает в тебе до того, чтобы от радости о Христе быть тебе
бесстрастным во всякой скорби своей, тогда знай, что мир живет в тебе
более, нежели Христос. И когда болезнь, скудость, истощение тела, боязнь
вредного телу возмущают мысль твою в радости упования твоего и в
попечении по Господу, тогда знай, что живет в тебе тело, а не Христос.
Просто сказать: к чему приверженность в тебе усиливается и преобладает,
то и живет в тебе. Если же нет у тебя недостатка в потребном тебе, и
тело здорово, и не боишься чего-либо сопротивного, и скажешь, что можешь
при этом прямо идти ко Христу, то знай, что болен ты умом и лишен
вкушения славы Божией. Сужу же тебя не потому, что ты таков, а более для
того, чтобы знать тебе, как многого недостает тебе до совершенства, хотя
и имеешь некую часть жития прежде нас бывших отцов, и чтобы не сказал
ты, будто бы не нашлось человека, у которого бы ум совершенно возвышался
над немощию, когда тело терпит крушение в искушениях и скорбях, и у
которого бы любовию ко Христу препобеждалась печаль ума.
Не буду приводить на память святых мучеников, чтобы
самому не изнемочь пред глубиною их страданий. Умолчу о том, сколько
терпение их, подкрепляемое силою любви Христовой, препобедило великую
скорбь и болезнь телесную. Оставим это и потому, что воспоминанием своим
ввергает в скорбь человеческую природу и возмущает величием дела и
чудесностию сего зрелища.
Посмотрим же на безбожных, так называемых философов.
Один из них положил себе в мысли своей законом хранить молчание
несколько лет. Царь римский, удивленный слухом, захотел подвергнуть его
испытанию. Поэтому приказал привести его к себе. И, когда увидел, что он
решительно молчит при всяком вопросе, какой ни предлагал ему царь, и не
отвечает, разгневался на него и велел предать смерти за то, что не
уважил престола и венца славы его. Но философ не убоялся, а, напротив
того, хранил закон свой и безмолвно готовился к смерти. Царь дал приказ
исполнителям казни: "Если убоится меча и нарушит закон свой, умертвите
его; а если устоит в своей воле, возвратите его ко мне живого". Поэтому
когда приблизился к назначенному месту и получившие приказание, нанося
оскорбления философу, принуждали его нарушить свой закон и не
подвергаться смерти, тогда рассуждал он: "Лучше в один час мне умереть и
сохранить волю свою, об исполнении которой столько времени подвизался,
нежели быть побеждену страхом смерти, поругать свою мудрость и
подвергнуться нареканию в боязливости при встретившейся мне крайности".
И без смущения простерся он, чтобы принять усечение мечом. Донесено было
о сем царю; царь удивился и отпустил его с уважением.
Иные же совершенно попрали естественное вожделение;
другие легко переносили злословие; иные без скорби претерпевали жестокие
болезни; а иные показали свое терпение в скорбях и великих бедствиях. И
если они терпели это ради пустой славы и надежды, то не гораздо ли паче
должны терпеть мы, монахи, призванные к общению с Богом? Сего и да
сподобимся, по молитвам Пресвятыя Владычицы нашей Богородицы и
Приснодевы Марии и всех в поте подвига своего благоугодивших Христу! Ему
подобают всякая слава, честь и поклонение со Безначальным Его Отцом и с
Совечным, Единоестественным и Живоначальным Духом, ныне и во веки веков!
Аминь.
Источник:
www.pagez.ru
|
|
