5. Обращение Константина Великого

Это событие по понятным, даже объяснимым причинам отодвигается как бы в тень, когда встаёт естественный вопрос о мотивах обращения императора Константина к христианству, поскольку игнорируется в постановке этого вопроса обращение самого Константина в христианство (в значительной степени игнорируется) всякий раз, когда ставится вопрос об обращении императора к христианству, о легализации христианства, о постепенном возведении христианства в достоинство государственной господствующей религии. Каковы причины, какова мотивация обращения императора в христианство?

Самое чудесное событие явления императору знамения Креста Господня и на полпути к Риму, к той решающему сражению, которое позволит императору Константину стать действительно императором Запада в целом, стало быть обозначить и почти открыть путь к единодержавию, это чудесное событие несколько отодвигается в тень, и открывается поле для размышлений на тему о конкретно-исторических мотивах обращения императора к христианству.

Так поставленный вопрос обычно решают, имея ввиду ту или иную степень политического расчета. Есть историки, которые говорили и продолжают говорить, что здесь - элементарный политический расчет, потому что как будто оказывалось ясным, что язычество исторически выдохлось, а христианство возрастает, расширяется, и рост его влияния на общественную жизнь нетрудно было увидеть и даже предсказать. Другие историки говорят о меньшей степени этой политической подкладки в решении императора Константина.

И тогда стимулируются молитвы психологического порядка, например, нет нужды говорить о внешних мотивах выбора императора Константина - он - гений, и он ведом пафосом своей одухотворенно-гениальной деятельности и действует в этом смысле изнутри этого пафоса, часто вопреки условиям, обстоятельствам, переиначивая их. В этом изменении обстоятельств, вопреки всем видимым условиям, как будто противостоящим гению императора, он и действует.

Так или иначе, вопрос несколько романтизируется или прагматизируется.

Более трезвый взгляд, а он имеет большое место в общей исторической литературе, обнаруживает, что оснований для политического расчета было очень немного, если они были вообще, поскольку христианство на момент прихода к власти императора Константина было сравнительно мало. Это было примерно 1/20 от всей численности тогдашней империи. Последующая история тоже нам показывает, что расчет на христианство в политическом отношении был бы несостоятельным, потому что последующая история показывает, сколь сильная была инерция язычества в римско-византийском обществе. Достаточно вспомнить Юлиана Отступника, борьбу Феодосия Великого с язычеством, борьбу Горциана с язычеством в самом сенате Рима. Речь, действительно, может идти о борьбе, где чисто законодательная воля императора далеко не всё решало и далеко не обеспечивала комфортных условий для христианизации империи. Так что места для политического расчета не было, и было бы опрометчиво надеяться на то, что христианство станет той идеологией, которая консолидирует общество, которая будет способствовать общественной податливости воле императора, ставшего христианином.