31.03.99

Изнутри предшествующей эпохи самое императорское достоинство предполагало возглавление и религиозного культа, поскольку император был pontifex maximus, и в этом смысле никакого принципиального, разве кроме функционального, различения между религиозным и политическим не было. Если посмотреть изнутри или из глубины этой исторической ретроспективы, то добровольное полагание границы для осуществления императорской власти в области собственно религиозной выглядит чрезвычайно выразительно, неповторимо (забегая вперед) и небывало (имея ввиду предшествующую традицию). Характер императорской власти, особенно в отношении Церкви, не был пока нисколько юридически, ритуально-магически, административно-политически предопределен, да и не мог быть предопределен изнутри той ситуации в согласии с тем христианским сознанием императора, которое было сформировано в ситуации обращения императора ко Христу и обращение императора во Христе. Изнутри этой ситуации характер власти не мог быть как-либо извне предопределен, детерминирован, ограничен, он ограничивался изнутри этого самоопределения самого императора как личности перед лицом Христа. Свидетельство такого рода самоограничения как самоопределения перед лицом Христа - это слова: "Я поставлен от Бога епископом внешних дел Церкви".

Но раз этой предопределенности, этой детерминированности, этой ограниченности юридически или административно-политически не было и не могло быть по природе ситуации внутреннего самоопределения, то исторически и нравственно-психологически возможны были уклонения, во всяком случае некие ослабления этого внутреннего контроля, помутнения внутренней трезвенной взыскательности по отношении к границам и образам осуществления императорской власти. Так что если иметь ввиду нравственно-психологическую атмосферу ситуации самоопределения императора, раз здесь всё совершается свободно, возможны были в ней принципа "я - епископ внешних дел Церкви", но я таки епископ, блюститель, и каждый раз заново я должен определять границы, где это внешние дела, а где они уже внутренние. Ради служения Церкви возможны были уклонения от принципа самоограничения, от того, что мы называем невмешательством во внутренние дела Церкви. В царствование императора Константина мы уже слышим и другие интонации, даже другие смысловые повороты в его заявлениях по отношению к Церкви.

В частности, в 335 году, собирая Тирский Собор, император говорит: "Если один из вас, чему я не хочу верить (император всегда апеллирует к некоему внутреннему самосознанию, внутренней взыскательности, совестливости), откажет мне в послушании и не приедет, то я отправлю к нему человека, который проводит его в изгнание, чтобы он твердо знал, что не следует противиться приказу императора, трудящегося на защиту истины". Вот то самое призвание, которое мы видели засвидетельствованным в чинопоследовании венчания императора на царство позднейшего характера, это служение в защиту истины, к которому призван христианский император, как оказывается возможным (а может быть даже необходимым - каждый раз это нужно взвешивать, каждый раз это ложится на совесть императора и на суд истории и Церкви) ради этого служения действовать так жестко - приказывать епископам.