Итак, монах, подобно стоику, принимает каждое мгновение таким, каково оно есть.

Следуя другому совету традиционной философии2, начинающие должны стараться одолеть ту или иную страсть, например сластолюбие, с помощью противоположной страсти, к примеру беспокойства о добром имени, прежде чем они будут способны победить эту страсть непосредственно, проявив противоположную ей добродетель3.

На Евагрия Понтийского, ученика Григория Назианзина, оказали влияние скорее платонические и неоплатонические понятия. Так, чтобы определить состояние добродетели, он прибегает к платоновскому делению души на три части:

Разумная душа действует согласно природе, когда ее вожделеющее (epithymetikon) начало желает добродетели, яростное (thymi-kon) начало воюет за добродетель, а разумное (logistikon) достигает созерцания сущего4.

Аскеза тоже нередко мыслится в платоническом духе, как разделение тела и души, составляющее предварительное условие видения Бога. Эта тема появляется уже у Климента Александрийского, для которого “истинное благочестие пред Богом — в том, чтобы бесповоротно отрешиться от тела и его страстей; наверное, поэтому Сократ справедливо называет философию "приуготовлением себя к смерти"”1. Ибо для того, чтобы быть в состоянии познать подлинную реальность, надо отвлечься от чувственных восприятии. Григорий Назианзин укоряет захворавшего друга, который ропщет на свое страдание, как будто оно непреодолимо, и так его увещевает:

1 Дорофей из Газы, § 20, 28 и § 187, 14—16.

2 Цицерон. Тускуланские беседы, IV, 75.

3 Евагрий. Практический трактат, § 58 (SC).

4 Евагрий. Практический трактат, § 86.

Напротив, в страдании ты должен философствовать [т.е. приучать себя жить, как подобает философу]; это самое подходящее время очистить свой разум, уяснить, что ты выше связующих тебя уз [т.е. тела], усмотреть в недуге своем как бы “научение”, побуждающее делать то, что для тебя благотворно, — презирать тело и все телесное, преходящее, обреченное на гибель, все, что приводит в смятение, дабы ты мог всецело принадлежать высшему началу [...] превращая эту дольнюю жизнь, как говорит Платон, в приуготовление себя к смерти и тем самым освобождая свою душу, насколько возможно, то ли от тела (soma), то ли от гробницы (sema), если опять воспользоваться словами Платона. Когда ты будешь философствовать таким образом [...] ты и многих других научишь философствовать в страданий.

Что касается ученика Григория, Евагрия Понтийского, то он вновь затрагивает эту тему и тоже явно опирается на неоплатонические понятия:

Отделять тело от души подвластно лишь Тому, кто их соединил; но отделять душу от тела подвластно тому, кто стремится к добродетели. Ибо Отцы наши называют анахорезой [монашеской жизнью] приуготовление себя к смерти и бегство от тела3.

Порфирий писал:

То, что связала природа, она же и разъединяет. Но что связала душа, разлучает сама душа. Природа связала тело с душою, душа сама связала себя с телом; поэтому природа отрешает тело от души, но душа сама отрешается от тела*.

Таким образом, Порфирий противопоставлял естественную связь тела с душой, оживотворяющей его, той аффективной связи, которая соединяет душу с телом и может быть столь тесной, что душа отождествляет себя с телом и печется лишь об удовлетворении тела. По Евагрию, смерть, в которой упражняется монах-философ, есть полное искоренение страстей, связывающих душу с телом; цель такого упражнения — достичь совершенного отчуждения от тела, что и обеспечивается бесстрастием (apatheia).