“Я попал в беду, мне грозит смерть, а смерть есть зло”. Если я, будучи стоиком, одобрю эту внутреннюю речь, вызванную страхом, я впаду в заблуждение, так как, согласно моему основополагающему экзистенциальному выбору, не бывает иного зла, помимо зла морального1. В общем, заблуждение, а равно и свобода коренятся в моих оценочных суждениях относительно фактов. Правильная нравственная позиция — признавать благом или злом только то, что является таковым в моральном смысле, и считать ни хорошим, ни дурным и, стало быть, безразличным то, что не является ни моральным благом, ни моральным злом.

Этическое учение

Противоположность между сферой “морального” и сферой “безразличного” можно определить иначе. Моральным, т.е. хорошим либо дурным, будет то, что зависит от нас самих, а безразличным — то, что от нас не зависит. В сущности, единственное, что от нас зависит, — это наше нравственное намерение, то значение, какое мы придаем различным событиям. Не зависящее от нас соответствует непреложному сцеплению причин и следствий, или судьбе, как в явлениях природы, так и в действиях других людей. В этом смысле безразличны жизнь и смерть, здоровье и болезнь, удовольствие и страдание, красота и уродство, сила и немощность, богатство и бедность, родовитость и низкое происхождение, успех в политических делах, — ибо все это от нас не зависит. Все это должно быть для нас в принципе безразлично, т.е. мы должны, не полагая тут никаких различий, принимать то, что происходит в силу судьбы:

1 Авл Геллий. Аттические ночи, XIX, 1, 15—20; перевод см. в Р. Hadot. La Citadelle interieure, p. 120.

Не стремись к тому, чтобы происходящее происходило так, как ты того желаешь, но желай, чтобы происходящее происходило так, как оно происходит, и ты будешь счастлив1.

Это совершенно новый взгляд на вещи. От “человеческого” видения действительности, при котором наши оценочные суждения зависят от общественных условностей или от овладевших нами страстей, стоики переходят к “естественному”, “физическому” видению вещей, когда любое событие рассматривается с точки зрения природы и всеобщего Разума2. Стоическое безразличие в корне отлично от безразличия пирронистского. Для пирроника все безразлично, потому что мы ни о чем не можем знать, благо это или зло. Единственное, что не безразлично, — само безразличие. Для стоика тоже не безразлично только одно, но это — нравственное намерение, которое является благим без какого-либо давления извне и побуждает человека изменять самого себя и свое отношение к миру. Безразличие же состоит в том, чтобы, не делая различий, равно желать и даже любить все, что уготовано судьбою.

Но если стоику все, помимо нравственного намерения, безразлично, как же ему ориентироваться в жизни? Будет ли он вступать в брак, заниматься политической деятельностью или каким-нибудь ремеслом, служить отечеству? Здесь на первый план выступает важнейшая составная часть этической доктрины стоиков: теория “обязанностей” (не обязанности, не долга вообще), или надлежащих поступков3. Благодаря этой теории добрая воля находит себе применение; она руководится практическим кодексом поведения, придавая относительную ценность безразличным вещам, в принципе ценностью не обладающим.

1 Эпиктет. Руководство, § 8, Les Stoi'ciens, p. 1114.

2 См.: P. Hadot. La CitadeUe interieure, p. 122—123, 180 et suiv.

3 Такой перевод я заимствую у А.Г. Кидда: I.G. Kidd. Posidonius on Emotions. — Problems in Stoicism, ed. A.A. Long. London, 1971, p. 201. О надлежащих поступках см.: /. Hadot. Seneca... p. 72—78; V. Goldschmidt. Le Systeme stoi'cien... p. 145—168: P Hadot. La CitadeUe interieure, p. 204—206.