Плотин критикует гностиков за то, что они вводят странные понятия типа paroikeseis изгнания, antitypoi праобразы, metanoiai обращения (Enn. II 9, 1–4 Henry–Schwizer) и «гипостазируют» множество сущностей.[74][74] Плотина возмущает идея о злом демиурге – творце этого мира, которого проповедовали известные ему гностики. И самое главное: согласно Плотину, гносис – это не философия, в том смысле, что он нерационален и нелогичен, поэтому вместо того, чтобы аргументировать свое мнение, гностики предпочитают высмеивать чужое:

«Они лучше бы ясно высказали свое собственное мнение, как это подобает философам…, вместо того, чтобы высмеивать [мудрых], почитаемых знающими с древности, уверяя, что сами они чем-то лучше, чем греки (Enn. II 6, 9 50–55, cf. Porph., Vita Plot., 16)».

Если это так, то возмущение Плотина понятно. Должно быть, он сильно рассердился, направив против гностиков свой единственный[75][75] полемический трактат и потребовав от своих учеников продолжения начатой им самим работы. Плотин выступает в защиту греческой культуры и философии, идеалам которых гностики наносят большой урон.

АНТИЧНЫЙ ГНОСТИЦИЗМ И ЕГО КРИТИКИ

Е.В. Афонасин

 Наука ересиологии: ее задачи и методы

После сравнительно краткого описания тех источников, с которыми нам придется иметь дело в дальнейшем, остановимся на основных текстах более подробно, обращая внимание, прежде всего на те задачи, которые ставили перед собой христианские доксографы и ересиологи, на методы их работы и организацию античных собраний. Ясно, что эта задача, вообще говоря, выходит за рамки исследования истории гностицизма в собственном смысле этого слова. Однако, как я отмечал в предисловии, подобное ограничение мы перед собой и не ставим. Следя за проблематикой наших источников, прежде всего мы погрузимся в сферу гностицизма, не упуская из виду и те важные сведения о развитии философской мысли поздней античности, которые в изобилии будут встречаться на нашем пути. Должен отметить, что, как и методы церковной полемики, этот сюжет до настоящего времени получил совершенно недостаточное освещение в исследовательской литературе. В первую очередь это относится к истории платонической и неопифагорейской традиции, а затем, к тому, что можно назвать «подводными течениями» в позднеантичной интеллектуальной жизни. К таким течениям, кроме гностицизма, относятся, например, герметическая традиция и «Оракулы».

Поскольку о Юстине Философе как ересиологе едва ли можно сказать намного больше того, что уже сказано в предыдущем разделе, начнем с анализа ересиологической суммы Иринея Лионского.   

Ириней

Трактат Иринея «Опровержение ересей»[76][1], написанный около 180 г., представляет собой классический образец сочинения этого жанра. Несмотря на некоторые критические замечания в адрес Иринея, по поводу его стиля и методов, которые я уже высказывал, следует заметить, что наша задача в данном случае не очень сложна, поскольку – нужно отдать лионскому епископу должное – он совершенно искренне и ясно высказывается по поводу своих задач и методов и хорошо с ними справляется.[77][2] Этот трактат, кроме того, является достаточно популярным сочинением, адресованным широкому кругу читателей, а поэтому его автор не вдается в детали (в отличие, например, от Ипполита), не томит читателя эзотерическим стилем или прихотливой философской аргументацией (как, например, Климент) и не заставляет продираться через собственные классификаторские опыты (как Епифаний). Кроме того, из всех интересующих нас источников Ириней, по всей видимости, лучше всего изучен. Кроме великолепного критического издания этого трактата, в последнее время вышло несколько работ, посвященных специально источникам и методам Иринея. К этим работам я обращаюсь по ходу дела, сейчас сошлюсь на замечательную статью профессора иезуитской школы теологии университета в Беркли Мэри А. Донован, в которой подводится итог недавним исследованиям наследия Иринея.[78][3] В 1997 г. вышел новый и, на мой взгляд, очень хороший перевод трактата на английский язык, подготовленный известным специалистом по истории раннего христианства и гностицизма Робертом Грантом.[79][4] Адекватного русского перевода, насколько мне известно, не существует.[80][5]